БЕРЛИНСКИЕ СОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ ДЕБАТЫ
Кёльн, 6 июля. Пока в Берлине продолжается министерский кризис №2,
мы снова перенесемся, употребляя выражение депутата Метце, «из этой
бури» в до сих пор столь «тихие воды» согласительных дебатов. Пусть говорят,
что угодно, но мы здесь провели не один час в уютной и веселой обстановке —
Порядок тут и
благонравье,
Цветами же
скромных забав и у нас
Ты наслаждаться
вправе.
На очереди заседание от 30 июня. Уже
при его открытии происходят значительные, в высшей степени характерные события.
Кто не слышал о великом походе пятидесяти
семи отцов семейств из областей Берг и Марк, предпринятом для спасения
отечества? Кто не знает, с каким презрением к смерти собрался в поход этот цвет
консервативного мещанства, оставив жен, детей и дела на произвол судьбы? Они
ринулись вперед, чтобы бороться с революцией не на жизнь, а на смерть, короче
говоря, чтобы направиться в Берлин и вручить министерству петицию против
смутьянов.
Эти пятьдесят семь паладинов вручили затем
и согласительному собранию письмо с робкими благочестивыми пожеланиями в
реакционном духе. Письмо было зачитано. Некоторые господа из числа правых
пожелали также узнать, чьи подписи стоят под этим документом. Секретарь начинает
читать, но его прерывают криками: «довольно, довольно!»
Депутат Берг:
«Зачитанный документ является либо
предложением, либо петицией. Если это предложение, то я желал бы знать, кто из
депутатов его поддерживает. Если же это петиция, то ее следует направить в
соответствующую комиссию и не надоедать нам больше с этим делом».
Этим лаконическим ответом г-на Берга
вопрос был исчерпан. Председатель бормочет какие-то извинения и откладывает в
сторону письмо пятидесяти семи отцов семейств.
Затем поднимается на трибуну наш старый
друг и друг левых, депутат Шульц из Ванцлебена:
«Третьего дня я взял обратно свои
предложения о гражданском браке и пр., указав, что формулировка этих законопроектов
будет мною изменена. В стенографическом отчете я нашел по этому поводу
замечание: «смея». Возможно, что кто-либо и смеялся по этому поводу, но,
разумеется, без всякого основания» (снова смех).
И депутат Шульц из Ванцлебена с самым
наивным простодушием распространяется о том, что он хотел лишь добра и охотно
примет хороший совет, что он учел замечания о несовершенстве внесенных им
законопроектов, но не может же он сам вносить поправки к своему собственному
предложению, ввиду чего он считает своим долгом не «представлять» это предложение
Собранию в первоначальном виде, а пока взять его обратно.
«Я не нахожу в этом ничего смешного и
должен заявить протест по поводу слова «смех», которое представляет мой вполне
обоснованный образ действий в смешном виде».
Депутат Шульц из Ванцлебена напоминает
рыцаря Тангейзера:
Лишь вспомню тот смех
—
Все плачу я снова
и снова.
Депутат Брилль отмечает, что в
обычно безукоризненных стенографических отчетах на этот раз пропущена фраза
министра Ганземана о том, что программа нынешнего министерства является
продолжением тронной речи. Это место особенно врезалось ему в память, так как
ему как печатнику при этом вспомнились слова, которые он часто печатал:
«продолжение следует».
Такое легкомысленное отношение к серьезным
вопросам вызывает крайнее возмущение депутата г-на Рица. Он стремительно
взбегает на трибуну и заявляет:
«Господа, я полагаю, что в интересах
сохранения достоинства Собрания мы должны воздерживаться в своих речах от
неуместных аналогий и неподобающих сравнений. Кроме того, они не
парламентарии. (Сильный шум.) Мы внесли в предыдущее заседание много веселого
оживления; я считаю, что это унижает достоинство Собрания... в интересах сохранения
достоинства этого Собрания я рекомендовал бы соблюдать известную сдержанность».
«В интересах» рекомендуемой депутатом
Рицем «сдержанности» мы посоветовали бы депутату Рицу, «в интересах сохранения
достоинства Собрания», как можно меньше выступать с речами, так как они всегда
будут сопровождаться «веселым оживлением».
Однако дальнейшие события наглядно
показали, что благие намерения таких добродетельных мужей, как гг. Шульц из
Ванцлебена и Риц, всегда несправедливо оцениваются в этом ужасном мире. Дело в
том, что председатель г-н Грабов назначил счетчиков, в том числе от
левого центра г-на Шульца из Ванцлебена (смех), а от правого центра г-на Брилля
(веселое оживление). Что касается г-на Брилля, то наши читатели должны знать,
что этот депутат, принадлежащий к крайнему левому крылу, сел на скамьи правого
центра к верхнесилезским и померанским крестьянам; благодаря своему популярному
ораторскому таланту, ему удалось добиться того, что некоторые наущения
реакционной партии не имели успеха среди этих крестьян.
Далее следует запрос г-на Бенгиа по
поводу русской ноты, которая-де явилась причиной отступления Врангеля из Ютландии.
Ауэрсвальд, несмотря на сообщение «Morning Chronicle» и русской «Пчелы», отрицает
существование такой ноты. Мы полагаем, что г-н Ауэрсвальд прав; мы не думаем,
что Россия направила в Берлин официальную «ноту». А о том, что Николай послал в
Потсдам, мы знаем так же мало, как и г-н Ауэрсвальд.
Г-н Бенш вносит также запрос по
поводу ноты майора Вильденбруха датскому правительству, из которой следует, что
датская война — это только мнимая война, это игра, придуманная для того, чтобы
дать выход чрезмерному патриотическому пылу.
Г-н Ауэрсвальд находит повод, чтобы
не ответить на этот запрос.
После скучной и запутанной дискуссии о
специальных комиссиях на этот раз, наконец, разыгралась действительно
интересная парламентская сцена; во время этой сцены негодование и полемический
пыл на какой-то момент заглушили стереотипную трескотню правых. Этой сценой мы
обязаны депутату Гладбаху. Военный министр обещал сегодня дать ответ на его
запрос по поводу разоружения и ареста вернувшихся добровольцев {см. http://lugovoy-k.narod.ru/marx/05/053.htm}.
Как только председатель объявил, что на
очереди стоит обсуждение этого вопроса, немедленно поднимается г-н подполковник
Грисхейм, с которым мы уже давно знакомы, и начинает говорить. Однако
резкие возгласы тотчас же положили конец этой бюрократически-солдафонской
назойливости.
Председатель объясняет, что, согласно §28 регламента,
помощники министров могут получать слово лишь с согласия Собрания.
Грисхейм: Я нахожусь здесь в качестве представителя военного
министра.
Председатель: Меня об этом не известили.
Грисхейм: Если господа не желают меня
слушать... (Ого! Шум.)
«Господа!» Для г-на Грисхейма эти
«господа» являются все же «высоким собранием». Г-ну председателю следовало бы
призвать г-на Грисхейма к порядку за то, что он вторично ведет себя неподобающим
образом.
Собрание желает выслушать г-на Грисхейма.
Сначала берет слово г-н Гладбах для обоснования своего запроса. Но
прежде всего он заявляет, что, поскольку он сделал запрос военному министру, он
требует его присутствия — это право, предоставляемое Собранию регламентом.
Однако председатель отклоняет это требование, и ввиду неотложности вопроса г-н
Гладбах приступает к изложению содержания своей интерпелляции. Он рассказывает,
как добровольцы, вследствие распространения военно-деспотических порядков и на
их корпус, вышли из его состава и решили вернуться домой; как в Шпандау
«проклятая полицейщина, которая вдруг выползла изо всех укромных уголков»,
заклеймила их позорным прозвищем «бродяг»; как в Шпандау их разоружили,
задержали и, снабдив проездными свидетельствами, в принудительном порядке
отправили по домам. Г-н Гладбах — первый депутат, которому удалось рассказать о
таком постыдном деле с негодованием, которого оно заслуживает.
Г-н Грисхейм заявил, что эти меры
были приняты по требованию берлинского полицейпрезидиума.
Тогда г-н Гладбах зачитывает
подписанное принцем Фридрихом Шлезвиг-Голынтейнским и составленное в благожелательных
выражениях увольнительное свидетельство одного из добровольцев и тут же
противопоставляет ему проездное свидетельство, выданное тому же самому добровольцу
в Шпандау «по решению министерства» на следование по принудительному маршруту,
как если бы он был бродягой. Гладбах указал на содержащуюся в проездном свидетельстве
угрозу ареста, принудительных работ и денежного штрафа и на основании
официального документа доказал, что утверждение г-на Грисхейма, будто бы это
мероприятие исходило от полицейпрезидента, является ложью. Далее он спрашивает:
разве в Шпандау существует еще особое русское министерство?
В первый раз министерство было изобличено
в явной лжи. Все Собрание было охвачено крайним возбуждением.
Министр внутренних дел, г-н Кюльветтер,
вынужден был, наконец, встать и пробормотать какие-то извинения. Ведь ничего
не произошло, кроме того, что у 18 вооруженных люден было отнято оружие —
ничего, кроме нарушения законности! Нельзя было допускать, чтобы вооруженные
шайки без разрешения бродили по стране — т. е. 22 добровольца, которые
направлялись на родину! (без разрешения!)
Первые слова г-на министра Собрание
встретило явными признаками недовольства. Даже правые настолько еще находились
под впечатлением этих уничтожающих фактов, что, по крайней мере, молчали. Но
вскоре, когда они увидели, как их несчастный министр с трудом выпутывается из положения
под смех и ропот левых, они приободрились и начали громко кричать «браво» беспомощно
оправдывавшемуся Кюльветтеру; кое-кто из центра присоединился к ним, и г-н
Кюльветтер, наконец, до того воспрянул духом, что смог заявить: Не я, а мой
предшественник издал распоряжение об этих мероприятиях; но я заявляю, что
вполне их одобряю и в подобном же случае намерен поступить точно так же.
Правые и центр вознаградили своего
героического Кюльветтера за такую отвагу громовым «браво».
Но Гладбах не дает себя запугать.
Под шум и крики консерваторов он поднимается на трибуну и снова спрашивает: Как
могло случиться, что г-н Шреккенштейн, который ведь был министром еще до случая
в Шпандау, ничего об этом не знал? Как могло случиться, что четыре добровольца
с хорошими свидетельствами могли угрожать безопасности государства? (Здесь его
прерывают господа из центра, напоминая о регламенте.) Вопрос нельзя считать
исчерпанным. Как можно было принудительно отправлять этих людей на родину, как
каких-то бродяг? (Оратора прерывают; шум.) Я не получил еще ответа на вопрос о
проездных свидетельствах. Этих людей оскорбили. Почему же в таком случае здесь
терпят шайку воинствующих мракобесов, которые прибыли с оружием в руках из Вупперталя
(страшный шум) и позорят столицу? (Шум. Крики «браво».)
Кюльветтер, наконец, выходит из положения, заявляя,
что все это произошло из-за сомнительных свидетельств! Значит, свидетельство об
увольнении, подписанное шлезвиг-гольштейнским командованием, для полицейских
чиновников г-на Кюльветтера является «сомнительным»? Удивительная бюрократия!
Еще несколько депутатов выступают против
министров, пока, наконец, председатель не заявляет, что обсуждение вопроса
закончено, и пока депутат Метце не переносит Собрание из бури этих
дебатов в тихие воды учительской жизни, где мы его и оставим, пожелав самых
идиллических радостей.
Мы рады, что, наконец, одному из левых
депутатов удалось хорошо обоснованным запросом и решительным выступлением
прогнать сквозь строй господ министров и вызвать сцену, которая напоминает
французские и английские парламентские дебаты.
Написано Ф. Энгельсом 6 июля 1848г.
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №37, 7 июля 1848г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого