СОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ ДЕБАТЫ

 

Кёльн, 4 июля. Мы остановимся сегодня на согласительном заседании от 28 июня. Собрание имеет дело с новым председателем, новым регламентом и новыми министрами. Следовательно, можно себе представить, какая там царит неразбериха.

После долгих предварительных прений о регламенте и других вопросах слово получает, наконец, депутат Гладбах. Несколько дней тому назад прусская военщина насильственно разоружила в Шпандау возвращавшихся из Шлезвиг-Гольштейна добровольцев 6-й роты добровольческого корпуса, распущенной за республиканские убеждения; некоторые добровольцы были даже арестованы. Прусская военщина не имела на это абсолютно никакого законного основания и никаких законных полномочий. По закону военные власти вообще не имеют права самовольно проводить такие меры. Но большинство этих добровольцев были участниками баррикадных боев в Берлине, и господа гвардейцы должны были им отомстить за это.

Г-н Гладбах сделал запрос министерству по поводу этого акта военного деспотизма.

Военный министр Шреккенштейн ответил, что ему об этом ничего не известно и он сохраняет за собой право запросить соответствующие учреждения.

Итак, народ платит жалованье военному министру за то, что он 28-го, находясь в Берлине, еще ничего не знает о мерах, принятых 25-го военными властями в Шпандау, в трех часах езды от Берлина, и за то, что, можно сказать, на его глазах, в трех часах езды от Берлина, гвардейские лейтенанты занимают вокзалы и отбирают у вооруженного народа принадлежащее ему, завоеванное им на поле битвы оружие, не считая при этом даже нужным удостоить г-на министра чести представления рапорта! Но, разумеется, г-н подполковник Шлихтинг, совершивший этот геройский поступок, действовал согласно «инструкциям», получаемым, вероятно, из Потсдама, куда он, повидимому, представляет и свои рапорты!

Завтра, умоляет хорошо информированный военный министр, завтра, возможно, я смогу дать ответ!

Далее следует запрос Захарие: министерство обещало представить законопроект о гражданском ополчении. Будет ли этот проект основан на принципе всеобщего вооружения народа?

Новый министр внутренних дел, г-н Кюльветтер, отвечает: законопроект о гражданском ополчении уже представлен, но еще не обсуждался в министерстве, поэтому он не может сообщить более подробных сведений по этому вопросу.

Итак, новое министерство было сформировано так скоропалительно, оно так плохо уяснило себе основные принципиальные вопросы, что даже такая жгучая проблема, как вооружение народа, еще совершенно не ставилась на обсуждение!

Второй запрос депутата Гладбаха касается окончательного утверждения бургомистров и других чиновников соответствующими учреждениями, на которые до сих пор была возложена эта обязанность. Так как все прежние административные учреждения функционируют лишь как временные, то они могут заполнять освободившиеся вакансии лишь временно, до окончательного утверждения соответствующим законодательством порядка назначения различных чиновников. Однако, несмотря на это, бургомистры и другие чиновники утверждены окончательно.

Министр Кюльветтер целиком соглашается с г-ном Гладбахом и заявляет, что он отдаст распоряжение о том, чтобы бургомистры назначались только временно.

Следующий запрос г-на Гладбаха относительно отстранения от должности многих чиновников, которых ненавидит подвластное им население и из коих некоторые, особенно в деревне, были изгнаны в период первого революционного подъема, ловко обходится г-ном председателем Грабовым.

После небольших прений по вопросам регламента ставится на обсуждение запрос депутата Диршке о кёслинском адресе и о распространении этого адреса окружными управлениями и ландратами. Но г-н депутат совершенно позабыл, что его запрос стоял в повестке дня, и не захватил с собой необходимых для его обоснования документов. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как произнести несколько общих фраз о реакции, получить в высшей степени неудовлетворительный ответ министра и выслушать слова председателя, что Диршке, повидимому, удовлетворен ответом.

Однако г-н Диршке внес еще второй запрос: предполагают ли министры пресечь реакционные поползновения дворянства и бюрократии.

Но, кажется, он забыл документы и по этому вопросу. Вместо того, чтобы привести факты, он снова ограничился декламацией и не нашел ничего лучшего как потребовать от министерства, чтобы оно выпустило прокламацию против реакции.

Г-н Кюльветтер отвечает, конечно, что его интересуют не убеждения дворян-землевладельцев и чиновников, а исключительно их действия, что эти люди пользуются такой же свободой, как г-н Диршке, и что, впрочем, г-ну Диршке следовало бы привести факты. Нелепую мысль об издании «указа» против реакции он отклоняет с подобающей важностью. Тогда г-н Диршке приводит факт, что в его округе Олау ландрат, якобы, заявил, что Национальное собрание придет к соглашению не ранее, чем оно будет спаяно картечью, а про депутата от этого округа (т. е. самого Диршке) сказал, будто тот заявил, что повесить министра — это пустяк.

Отсюда председатель сделал вывод, что г-н Диршке получил удовлетворение также и по второму запросу, и г-н Диршке не нашел что возразить.

Однако г-н Ганземан не считает себя удовлетворенным. Он упрекает оратора в том, что тот уклонился от основного вопроса. Он «предоставляет Собранию судить, насколько оно считает удобным выдвигать против чиновников личные обвинения, если они тут же не подтверждаются доказательствами».

После этого гордого вызова г-н Ганземан садится на свое место под громкие возгласы одобрения правых и центра.

Депутат Эльснер вносит неотложное предложение. Необходимо немедленно назначить комиссию для обследования положения прядильщиков и ткачей, а также всей прусской льняной промышленности.

Г-н Эльснер делает Собранию краткий и убедительный доклад о том, как старое правительство в каждом отдельном случае приносило льняную промышленность в жертву всевозможным династическим и легитимистским интересам или, точнее, прихотям. Доказательством служат Испания, Мексика. Польша, Краков.

К счастью, факты оказались убедительными и затрагивали лишь старое правительство. Поэтому никто не стал возражать; правительство заявило, что заранее предоставляет себя в распо­ряжение комиссии, и предложение было принято единогласно.

Далее последовал запрос Д'Эстера относительно обритых поляков.

Д'Эстер заявил, что он желает получить разъяснения не только по поводу самого факта, но и специально по вопросу о мерах, принятых министерством против подобного образа действий. Поэтому он и обращается не к военному министру, а ко всему министерству.

Г-н Ауэрсвальд: Если Д'Эстер но желает получить ответ по поводу конкретного случая, то «министерство совершенно не заинтересовано» в обсуждении вопроса.

В самом деле, министерство совершенно «не заинтересовано» в обсуждении этого вопроса! Какая новость! В действительности интерпелляции обычно вносятся лишь по таким вопросам, в обсуждении которых «министерство» абсолютно «не заинтересовано»! Именно потому, что оно не заинтересовано в ответе, именно поэтому, г-н министр-президент, и вносятся запросы министерству.

Впрочем, г-н министр-президент, вероятно, полагает, что он имеет дело не с теми, кто стоит над ним, а со своими подчиненными. Ответ на запрос он пытается поставить в зависимость от того, представляет ли вопрос интерес не для Собрания, а для министерства!

Мы объясняем исключительно неопытностью г-на председателя Грабова тот факт, что он не призвал к порядку г-на Ауэрсвальда за это бюрократическое высокомерие.

Впрочем, министр-президент заверил, что против бритья голов полякам будут приняты решительные меры, но что подробности об этом он сможет сообщить лишь позднее.

Д'Эстер охотно соглашается с отсрочкой ответа, но выражает желание, чтобы был указан день, когда Ауэрсвальд соблаговолит ответить.

Г-н Ауэрсеальд, который, вероятно, туговат на ухо, отвечает: Я полагаю, что из моего заявления нельзя сделать вывода, что министерство впоследствии не пожелает (!) вернуться к этому вопросу. Но дня он назначить еще не может.

Однако Бенш и Д'Эстер решительно заявляют, что они требуют разъяснений и по поводу самого факта.

Затем Д'Эстер вносит второй запрос: что означают военные приготовления в Рейнской провинции, в частности в Кёльне, и не возникла ли необходимость защиты границы с Францией?

Г-н Шреккенштейн отвечает: никаких войск, за исключением некоторого числа запасных, в течение последних месяцев на Рейн переброшено не было. (Пусть так, храбрый Баяр, но ведь их там уже давно было более чем достаточно.) Все крепости, а не только Кёльн, усиливаются, дабы отечеству не угрожала опасность.

Итак, значит, если войска в Кёльне не будут переведены в форты, где им совершенно нечего делать и где они весьма плохо расквартированы, если артиллерия не получит орудий, а войска не будут снабжены хлебом на восемь дней вперед, если пехота не будет снабжена боевыми патронами, а артиллерия картечью и пушечными ядрами, то отечество будет в опасности? Таким образом, по словам г-на Шреккенштейна, отечество только тогда окажется вне опасности, если Кёльн и другие крупные города будут находиться в опасности!

Впрочем, «все передвижения войск должны быть предоставлены исключительно на усмотрение военного лица, военного министра, в противном случае он не может нести ответственность!».

Можно подумать, что это говорит оскорбленная в своей невинности молодая девица, а не прусский pro tempore {временный} Баяр, рыцарь без страха и упрека, имперский барон Рот фон Шреккенштейн, одно имя которого наводит ужас!

Если депутат доктор медицины Д'Эстер, который, поистине, выглядит карликом по сравнению с могучей фигурой имперского барона Рот фон Шреккенштейна, запрашивает названного Шреккенштейна о значении того или иного мероприятия, то великий имперский барон полагает, что маленький доктор медицины хочет отобрать у него право распоряжаться расположением войск, а в таком случае он не может нести ответственность!

Короче говоря: г-н военный министр заявляет, что его не следует привлекать к ответственности, в противном случае он вовсе не сможет нести ответственность.

Впрочем, чего стоит запрос депутата по сравнению с «усмотрением военного лица, и в особенности военного министра»!

Д'Эстер заявляет, правда, что он не удовлетворен, однако делает из ответа Шреккенштейна заключение, что военные приготовления произведены для защиты границы с Францией.

Министр-президент Ауэрсвальд протестует против такого заключения.

Если все пограничные крепости будут усилены, то ведь тем самым все границы будут «защищены». Если все границы будут защищены, то в таком случае и граница с Францией будет «защищена».

Г-н Ауэрсвальд согласен с предпосылками и «от имени министерства не принимает» заключения.

Мы, напротив, «принимаем во имя» здравого человеческого смысла, что г-н Ауэрсвальд не только туговат на ухо.

Д'Эстер и Пфаль немедленно заявляют протест. Рейхенбах заявляет, что Нейсе {польское название: Ныса}, крупнейшая крепость Силезии на востоке, отнюдь не усиливается и находится в самом жалком состоянии. Когда он начинает приводить подробные данные об этом, правые, при поддержке центра, поднимают страшный шум, и Рейхенбах вынужден сойти с трибуны.

Г-н Мориц:

 

«Граф Рейхеибах не указал, на каком основании он взял слово (!). На том же самом основании, полагаю, и я могу взять слово (!!). Я считаю непарламентарным и неслыханным в истории парламентов фактом подобным образом... (сильный шум) ставить министерство в затруднительное положение, говорить о вещах, которые не подлежат широкому оглашению... Мы присланы сюда не для того, чтобы ввергать отечество в опасность». (Страшный шум. Наш Мориц вынужден сойти с трибуны.)

 

Депутат Эссер I прекращает шум тем, что пускается в столь же серьезное, сколь и своевременное разъяснение §28 регламента.

Г-н Мориц протестует и заявляет, что он вовсе не желал внести фактическую поправку, а хотел лишь «взять слово на тех же основаниях, как и граф Рейхенбах»! Консервативная часть Собрания вступается за него и награждает его громкими криками «браво», против чего крайняя левая шумно протестует.

Ауэрсвалъд:

 

«Уместно ли обсуждать в целом или в частностях такие детали об обороноспособности прусского государства?»

 

На это следует, во-первых, заметить, что речь шла не об обороноспособности государства, а о его неспособности к обороне. Во-вторых, неуместным является то, что военный министр вооружается против внутреннего врага, а не против внешнего, но вовсе не то, что ему напоминают об его обязанностях.

Правая страшно скучает и требует прекращения прений. Под общий шум председатель объявляет вопрос исчерпанным.

В порядке дня стоит запрос Юнга. Г-н Юнг считает удобным отсутствовать. Удивительное народное представительство! Тогда ставится запрос депутата Шолъца. Он гласит дословно:

 

«Запрос г-ну министру внутренних дел о том, может ли он дать разъяснение и склонен ли он отвечать по вопросу о нецелесообразном введении е округах констеблей».

 

Председатель: Я спрашиваю прежде всего, ясен ли этот запрос.

(Запрос оказывается неясным и зачитывается вторично.)

Министр Кюльветтер: Я, право, не знаю, по какому вопросу от меня требуют разъяснений. Вопрос для меня неясен.

Председатель: Поддерживается ли запрос? (Запрос не поддерживается.)

Шольц: Я временно беру свой запрос назад.

После этой непревзойденной, «неслыханной в истории парламентов» сцены мы на сегодня также отступаем «назад».

Написано Ф. Энгельсом 4 июля 1848г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №35, 5 июля 1848г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого