Ф. Энгельс. ИТАЛЬЯНСКАЯ ВОЙНА. Обзор прошлого

I

«Тайный генерал» поспешно направил свою гвардию в Париж, чтобы во главе ее совершить триумфальный въезд, а затем заставить продефилировать перед собой победоносные войска на площади Карусели. Тем временем мы еще раз дадим обзор главных военных событий, чтобы выяснить действительную заслугу обезьяны, подражающей Наполеону.

19 апреля граф Буоль совершил ребяческую неосторожность, сообщив английскому послу, что 23 апреля он предоставит пьемонтцам трехдневный срок, по истечении которого начнет военные действия и отдаст приказ о вторжении. Хотя Буоль знал, что Малмсбери не Пальмерстон, но он забыл, что приближалось время всеобщих выборов и что ограниченные тори из страха быть ославленными кличкой «австрияков» в действительности стали бонапартистами поневоле. 20 апреля английское правительство спешно довело это сообщение до сведения господина Бонапарта, после чего немедленно началось сосредоточение французских войск и был отдан приказ о формировании четвертых батальонов за счет отпускников. 23 апреля — накануне общих английских выборов — австрийцы действительно предъявляют Сардинии ультиматум. Дерби и Малмсбери спешат объявить этот поступок «преступлением», против которого они самым энергичным образом протестуют. Бонапарт приказывает своим войскам перейти пьемонтскую границу, прежде чем истек срок ультиматума; 26 апреля французы вступают в Савойю и Геную. Австрийцы же, задержанные протестами и угрозами торийского правительства, теряют еще два дня и вступают в Пьемонт не 27, а лишь 29 апреля.

Таким образом, «тайный генерал» имел за целых девять дней до вступления австрийцев сведения об их намерениях и, благодаря предательству английского министерства, сумел опередить австрийцев на три дня. Однако не только в английском министерстве, но также и среди командования австрийской армии «тайный генерал» имел своих союзников. Каждый ожидал, и с полным основанием, что главное командование итальянской армией будет поручено Хессу, вместо этого оно осталось за Дьюлаи, совершенным тупицей, бестолковым и безвольным человеком, в 1848 и 1849гг ни разу не встречавшимся с врагом. Хесс — человек незнатного происхождения и не пользуется расположением реакционной и дружественной иезуитам дворянской клики, которая образует камарилью Франца-Иосифа. Триумвират Грюнне — Тун — Бах натравливал на старого стратега слабого Франца-Иосифа, который совместно с Грюнне разработал очень странный план операций, сурово раскритикованный Хессом. Таким образом, высокородный тупица Дьюлаи остался главнокомандующим, и его план операций — вторжение в Пьемонт — был принят. Хесс же советовал строго придерживаться обороны и избегать всякого сражения вплоть до Минчо. Австрийская армия, задержанная к тому же еще сильными дождями, появилась на По и Сезии только 3 или 4 мая, и, конечно, теперь было слишком поздно, чтобы отважиться внезапно напасть на Турин или на одну из пьемонтских крепостей. Французы были сосредоточены в большом количестве в районе верхнего течения По, это давало бездарному Дьюлаи желанный предлог для бездеятельности. Чтобы расписаться в своей полнейшей беспомощности, он приказал предпринять разведку боем под Монтебелло. Завязавшееся таким образом сражение было с честью проведено тринадцатью австрийскими батальонами против шестнадцати французских, пока не появились на поле битвы 2-я и 3-я дивизии корпуса Бараге д'Илье, после чего австрийцы, достигнув своей цели, отступили. Но так как после этой разведки со стороны австрийцев ничего не последовало, то это показывает, что вся экспедиция могла бы с таким же успехом и вовсе не предприниматься.

Между тем «тайный генерал» должен был ожидать военных материалов и своей кавалерии и, вероятно, проводил время за изучением своего любимого Бюлова. Получив исчерпывающие сведения о расположении и силах австрийцев, французы легко могли разработать план наступления. Вообще существует три способа нападения: либо прямо с фронта, чтобы прорвать центр, либо посредством обхода правого или левого флангов. «Тайный генерал» решил обойти врага с правого фланга. Австрийцы расположились на растянутой линии от Бьеллы до Павии, после того как они своими реквизициями беспрепятственно опустошили всю область между Сезией и Дорой-Балтеей. 21 мая пьемонтцы атакуют линию Сезии и ведут в течение нескольких дней мелкие бои между Касале и Верчелли, в то время как Гарибальди, пробравшись со своими альпийскими стрелками у самого берега Лаго-Маджоре, поднял восстание в Верезотто и проник в район Камаско и Брианцы. Дьюлаи оставляет по-прежнему свои силы разбросанными и даже посылает один из шести своих армейских корпусов (9-й) на южный берег По. К 29 мая приготовления, наконец, продвинулись настолько, что можно было начать наступление. Бои у Палестро и Винцальо, в которых принимала участие большая часть пьемонтской армии против части 7-го армейского корпуса (Цобеля), открыли союзникам путь на Новару, которую Дьюлаи приказал оставить без сопротивления. Туда тотчас же были направлены пьемонтцы, 2-й, 3-й и 4-й французские армейские корпуса и гвардия; за ними последовал 1-й корпус. Обход австрийского правого фланга был завершен, прямой путь на Милан открыт.

Таким образом, армии оказались на тех же самых позициях, при которых Радецкий одержал победу при Новаре в 1849 году. Растянутыми колоннами по немногим параллельным дорогам двигались союзники к Тичино. Марш мог совершаться лишь медленным темпом. Дьюлаи, даже за вычетом распыленного 9-го корпуса, имел под рукой пять армейских корпусов. Как только наступление пьемонтцев приняло серьезный характер, а это случилось 29 и 30 мая, Дьюлаи должен был сосредоточить свои войска. Не имеет почти никакого значения, где это сосредоточение произошло бы, ибо нельзя пройти мимо 140000— 150000 человек, сконцентрированных в одном месте; к тому же задача была не в том, чтобы пассивно защищаться, а чтобы a tempo {вовремя} нанести удар по врагу. Если бы Дьюлаи сосредоточил 31 мая и 1 июня свои силы между Мортарой, Гарласко и Виджевано, то, с одной стороны, он смог бы во время обхода своего правого фланга при. Новаре сам ударить противнику во фланг, разрезать надвое его походные колонны, одну часть их оттеснить к Альпам и завладеть дорогой на Турин, с другой стороны, если бы враг перешел По ниже Павии, Дьюлаи все еще смог бы прийти вовремя, чтобы преградить ему путь на Милан.

Сосредоточение войск действительно началось. Но прежде чем его удалось завершить, Дьюлаи был сбит с толку взятием Новары. Ведь враг находился к Милану ближе, чем он! Но именно это и было желательно. Теперь-то и наступил момент нанести a tempo удар, так как враг был бы принужден сражаться при самых неблагоприятных условиях. Но Дьюлаи, какой бы личной храбростью он ни отличался, морально был трусом. Вместо того, чтобы быстро двинуться вперед, он отступил, чтобы форсированными маршами описать дугу вокруг врага и снова преградить ему у Мадженты прямой путь на Милан.

Войска начали движение 2 июня, и главная квартира была перенесена в Розате, в Ломбардии. 3 июня в половине шестого утра туда прибыл фельдцейхмейстер Хесс. Он потребовал у Дьюлаи объяснения по поводу его непростительной ошибки и тотчас же приказал задержать все войска, так как считал еще возможным нанести удар в направлении Новары. Целых два армейских корпуса, 2-й и 7-й, находились уже на ломбардской территории и шли из Виджевано на Аббьятеграссо. 3-й корпус получил приказ остановиться в момент перехода через мост у Виджевано; он повернул назад и занял позицию на пьемонтском берегу. 8-й корпус прошел Берегуардо, а 5-й Павию. 9-й корпус находился еще слишком далеко и вообще за пределами района операций.

Когда Хесс подробно познакомился с дислокацией войск, он нашел, что уже слишком поздно, чтобы можно было рассчитывать на успех в новарском направлении; теперь оставалось только маджентское направление. В десять часов утра колоннам был отправлен приказ продолжать свой марш на Мадженту.

Дьюлаи взваливает вину за проигранное под Маджентой сражение на это вмешательство Хесса и происшедшую, благодаря остановке колонн, потерю четырех с половиной часов. Насколько этот предлог не обоснован, видно из следующих фактов. Мост у Виджевано удален от Мадженты на расстояние 10 английских миль, т. е. на расстояние короткого суточного перехода. 2-ой и 7-ой корпуса были уже в Ломбардии, когда они получили приказ остановиться, следовательно, они должны были пройти в среднем самое большее 7—8 миль. Несмотря на это, только одна дивизия 7-го корпуса дошла до Корбетты и три бригады 2-го корпуса до Мадженты. Вторая дивизия 7-го корпуса к 3 мая достигла лишь Кастеллетто, около Аббьятеграссо, а 3-й корпус, получивший приказ о выступлении в поход от моста у Виджевано самое позднее в 11 часов утра и, следовательно, имевший еще добрую часть дня впереди, повидимому, не прошел даже 5—6 английских миль до Аббьятеграссо, так как он смог вступить в бой лишь на следующий день около четырех часов пополудни у Робекко (в трех милях за Аббьятеграссо). Несомненно, колонны образовали на дорогах пробку, которая из-за отсутствия надлежащей распорядительности замедляла их марш. Если корпусу нужны сутки и более, чтобы пройти расстояние в 8—10 миль, то 4—5 лишних часов, право же, не играют никакой роли. 8-й корпус, направленный через Берегуардо и Бинаско, должен был сделать такой большой крюк, что даже, если бы он использовал четыре с половиной потерянных часа, он все равно не мог бы появиться вовремя на поле битвы. Пятый корпус, который подошел из Павии за два действительно форсированных перехода, успел включиться в сражение вечером 4 июня только одной бригадой. То, что он потерял во времени, он выиграл благодаря интенсивности движения. Таким образом, попытка возложить на Хесса ответственность за разбросанность армии не имеет совершенно никакого основания.

Итак, стратегическая прелюдия к победе под Маджентой заключает в себе, во-первых, действительную ошибку, которую совершил сам Луи Бонапарт тем, что он произвел фланговый марш в пределах досягаемости противника, и, во-вторых, ошибку Дьюлаи, который вместо того, чтобы сосредоточенными силами напасть на растянутые походные колонны врага, совершенно разбросал свою армию контрмаршем (к тому же неудачно задуманным) и отступлением и повел свои войска в бой утомленными и изголодавшимися. Такова была первая фаза войны. О второй фазе мы поговорим в следующем номере.

II

Мы оставили нашего «действительного тайного» Наполеона на поле маджентской битвы. Дьюлаи оказал ему величайшее одолжение, какое только может военачальник оказать своему противнику: он привел к Мадженте свои войска настолько распыленными, что в самый момент сражения располагал значительно меньшим количеством войск, и даже вечером не все войска были в его распоряжении. 1-й и 2-й корпуса отступали к Милану; 8-й шел из Бинаско, 5-й — из Аббьятеграссо, 9-й был отведен для прогулки куда-то далеко вниз, на По. Здесь-то и создалась ситуация для истинного полководца. Здесь надо было со значительными свежими силами, прибывшими ночью, врезаться в разрозненные австрийские колонны и действительная победа была бы одержана, целые части вместе со знаменами и артиллерией были бы принуждены сложить оружие! Так действовал обыкновенный Наполеон при Монтенотте и Миллезимо, при Абенсберге и Регенсбурге. Но не так поступил «возвышенный» Наполеон. Он стоит выше такого грубого эмпиризма. Из своего Бюлова он знает, что эксцентрическое отступление является наиболее выгодным. Он, таким образом, воздал должное мастерской отступательной тактике Дьюлаи и, вместо того, чтобы двинуться на австрийцев, телеграфировал в Париж: армия отдыхает и реорганизуется. Он и без того был уверен, что мир окажется настолько вежлив, что назовет его неумелые упражнения под Маджентой не иначе, как «великой победой»!

Милейший Дьюлаи, который уже однажды с таким большим успехом пытался проделать маневр, состоявший в том, чтобы обойти врага по дуге, повторил этот эксперимент, и на этот раз в широком масштабе. Он заставил свою армию идти сначала на юго-восток, к По, затем тремя колоннами по трем параллельным дорогам вдоль По до Пьядены на Ольо, а затем опять на север к Кастильоне. При этом он отнюдь не торопился. Путь, который он должен был проделать до Кастильоне, составлял около 120 английских миль, иначе говоря десять обычных или восемь форсированных дневных переходов. Следовательно, 14-го, самое позднее 15 июня, он мог занять позицию у Кастильоне, однако в действительности лишь 19-го значительная часть армии оказалась на высотах к югу от озера Гарда. Между тем доверие порождает доверие. Если австрийцы продвигались медленно, то «возвышенный» Наполеон доказал, что он превосходит их также и в этом отношении. Обыкновенный Наполеон в первую очередь поспешил бы двинуть свои войска на Кастильоне форсированным маршем по прямому, более короткому пути, который составлял не более 100 английских миль, чтобы раньше австрийцев выйти на позицию к югу от озера Гарда и на Минчо и там, где возможно, снова ударить австрийским походным колоннам во фланг. Не так поступил «усовершенствованный» Наполеон. «Всегда вперед не спеша» — вот его девиз. Ему понадобился срок с 5-го по 22-е, чтобы сосредоточить свои войска на Кьезе, т. е. 17 дней на 100 миль пути или каких-то 2 часа движения в сутки!

Таковы те огромные лишения, которые должны были вынести французские колонны и которые внушили английским газетным корреспондентам такое восхищение перед выносливостью и неиссякаемой бодростью pioupiou {пьюпью (прозвище французских пехотинцев)}. Только один раз была сделана попытка к проведению арьергардного боя. Речь шла о том, чтобы вытеснить одну австрийскую дивизию (Бергера) из Меленьяно. Одна бригада удерживала город, другая была уже позади реки Ламбро, чтобы прикрыть отступление первой, и почти не участвовала в сражении. Здесь-то именно и доказал наш «тайный генерал», что, если уж на то пошло, то и он тоже знает наполеоновскую стратегию: главные силы на решающий участок! В соответствии с этим он и послал против этой единственной бригады целых два армейских корпуса, т. е. десять бригад. Атакованная шестью французскими бригадами австрийская бригада (Родена) продержалась около 3—4 часов и, не преследуемая противником, отступила через реку Ламбро только тогда, когда потеряла более трети своего состава; второй бригады (Бёра) было вполне достаточно, чтобы сдержать значительно превосходящие французские силы. Отсюда видно, что война со стороны французов велась с величайшей вежливостью.

В Кастильоне на сцену выступил другой герой — Франц-Иосиф австрийский. Два достойных друг друга противника! Один стремился повсюду распространять мнение, что он умнейшая голова всех времен, другому же доставляло удовольствие выдавать себя за рыцаря. Один никак не может удержаться от того, чтобы не сделаться величайшим полководцем своего века, потому что он призван пародировать подлинного Наполеона; он ведь захватил с собой в поход подлинный кубок и прочие реликвии Наполеона. Другой непременно должен связать победу со своими знаменами; ведь он же «прирожденный верховный военачальник» своей армии! Засилие всяких эпигонов, широко распространенное в антрактах между революциями девятнадцатого столетия, на поле сражения лучше и не могло проявиться.

Франц-Иосиф начал свою карьеру верховного главнокомандующего тем, что приказал своим войскам занять позицию южнее озера Гарда, чтобы тотчас же затем отвести их за Минчо. Но едва только войска отступили за Минчо, как он опять послал их в наступление. Подобный маневр должен был изумить даже «усовершенствованного» Наполеона, и он был достаточно учтив, чтобы открыто признать это в своей сводке. Так как он со своей армией в этот же самый день тоже двигался к Минчо, то таким образом и произошло столкновение обеих армий, т. е. сражение при Сольферино. Мы воздержимся здесь от повторения деталей этого сражения, так как сделали это уже в одном из прошлых номеров этой газеты, тем более, что австрийский официальный отчет о сражении при Сольферино нарочно крайне запутан, чтобы скрыть достойные изумления промахи «прирожденного военачальника». Но из этого совершенно очевидно, что вина за проигрыш сражения при Сольферино лежит главным образом на Франце-Иосифе и его камарилье. Во-первых, Хесса намеренно и систематически держали на заднем плане. Во-вторых, Франц-Иосиф сам претендовал на место Хесса. В-третьих, под влиянием камарильи на важных командных должностях была оставлена масса неспособных, а иногда даже сомнительных в отношении их личной храбрости людей. В результате этих обстоятельств, не говоря уже о первоначальном плане, в день сражения возникла такая неразбериха, что управления войсками, согласованности передвижений, порядка и последовательности боевых действий не было и в помине. Особенно в центре царила, повидимому, безграничная путаница. Три армейских корпуса, которые здесь находились (1-й, 5-й и 7-й), предпринимали настолько противоречивые и несогласованные действия, в решающий момент до такой степени теряли связь между собой и, кроме того, все время настолько мешали друг Другу, что из австрийского отчета вытекает только один, но зато бесспорный вывод: в данном случае сражение было проиграно не столько из-за численной слабости, сколько благодаря позорно плохому руководству. Ни разу ни один корпус своевременно не оказал поддержки другому. Резервы были повсюду, но только не там, где они были необходимы. Так один за другим пали Сольферино, Сан-Кассиано, Кавриано, между тем как они все вместе при упорной и искусной обороне представляли собой неприступную позицию. Но таким образом Сольферино, этот решающий пункт, был потерян уже в два часа, а с ним проиграно и сражение. Сольферино пал в результате концентрической атаки, которую можно было расстроить только контратаками, но их-то и недоставало. Вслед за Сольферино пали другие населенные пункты также в результате концентрических атак, которым была противопоставлена совершенно недостаточная пассивная оборона. И все же у австрийцев были еще свежие войска, так как австрийские списки потерь свидетельствуют о том, что из 25 участвовавших в сражении линейных полков восемь (Росбах, эрцгерцог Иосиф, Хартман, Мекленбург, Хесс, Грюбер, Вернхард, Вимпфен), т. е. треть, потеряли меньше 200 человек на полк; это доказывает, что в сражении принимала участие лишь незначительная часть их сил! А три из указанных восьми полков, так же как и градишканский полк с Военной границы, потеряли не более 100 человек на полк, из егерей же большинство батальонов (пять) имело потери менее 70 человек на батальон. Так как правый фланг (8-й корпус Бенедека), в силу значительного превосходства противника, вынужден был действительно ввести в бой все свои войска, то, значит, все вышеуказанные полки и батальоны, лишь частью своих сил участвовавшие в сражении, приходятся на центр и на левый фланг, причем значительная их часть должна была находиться в центре. Это доказывает, насколько скверным было здесь руководство. Впрочем, дело объясняется очень просто: здесь находился Франц-Иосиф собственной персоной вместе со своей камарильей, а следовательно, здесь все должно было происходить без какого бы то ни было плана. Тринадцать батарей резервной артиллерии не сделали ни одного выстрела! На левом фланге, по-видимому, царило подобное же отсутствие руководства, особенно в кавалерии, которая, будучи под командой «старых баб», не была использована в бою. Где показывался австрийский кавалерийский полк, там французская кавалерия поворачивала обратно, но из восьми полков по-настоящему участвовать в атаке пришлось только одному-единственному гусарскому и лишь частично двум драгунским и одному уланскому полкам. Прусские гусары недосчитали 110 человек, оба драгунских полка вместе — 96 человек, о потерях сицилийских улан сведений не имеется, остальные четыре полка вместе потеряли всего 23 человека! Артиллерия в общем потеряла только 180 человек.

Эти цифры больше чем все прочее свидетельствуют о той неуверенности и нерешительности, с которыми австрийские военачальники, от императора до корпусного командира, вели свои войска на врага. Если учесть к тому же еще и численное превосходство, а также и моральный подъем, которым французы были обязаны своим недавним успехам, то станет понятно, почему австрийцы не могли победить. Единственный корпусный командир, который не оробел, — это Бенедек; он командовал правым крылом совершенно самостоятельно, и Франц-Иосиф не имел времени вмешаться. В результате он изрядно потрепал пьемонтцев, несмотря на их двойное численное превосходство.

«Возвышенный» Наполеон не был таким уж новичком в деле руководства войной, как Франц-Иосиф. Он заслужил свои шпоры уже при Мадженте и знал по опыту, как следует вести себя на поле сражения. Он поручил старому Вайяну определить протяженность линии фронта, которую следовало занять — отсюда автоматически вытекал порядок размещения отдельных корпусов; затем он предоставил самим себе корпусных командиров, ибо в отношении того, что они умеют командовать своими корпусами, он мог особенно не беспокоиться. Сам же он отправился в те места, где всего выигрышнее было запечатлеться для очередного субботнего номера парижского «Illustration»252; оттуда он отдавал хотя и весьма мелодраматические, но не имеющие никакого значения частные приказания.

III

В Дюссельдорфской академии много лет назад был один русский художник, который позже за бездарность и лень был отправлен в Сибирь. Бедняга был страстно влюблен в своего императора Николая и обычно с воодушевлением рассказывал: «Император — великий человек! Император может все! Император тоже может писать картины, но у него не хватает для этого времени; император покупает пейзажи и затем рисует на них солдат. Император — великий человек! Бог велик, но ведь император еще молод!»

«Возвышенный» Наполеон имеет то общее с Николаем, что и по его мнению пейзажи существуют лишь для того, чтобы рисовать на них солдат. Но так как у него никогда нет времени хотя бы пририсовывать солдат к пейзажам, то он довольствуется тем, что позирует для картин. Il pose {Он позирует}. Маджента, Сольферино и вся Италия являются для него только фоном, только предлогом, чтобы снова выставить в «Illustration» и в «Illustrated London News» в мелодраматической позе свою эффектную фигуру. Но так как это можно сделать при помощи некоторой толики денег, то это ему и удавалось. Он сказал миланцам:

 

«Если и существуют люди, которые не понимают своего века» (века рекламы и блефа), «то я не принадлежу к их числу».

 

Старый Наполеон был велик, а «усовершенствованный» Наполеон уже не молод!

Это последнее соображение, что он уже не молод, и внушило ему мысль, что, пожалуй, уже наступило время заключить мир. Все, чего можно было достигнуть исключительно succes d'estime {в силу репутации}, он уже достиг. «В четырех боях и двух сражениях», потеряв при этом свыше 50000 человек только на поле боя, не считая больных, он завоевал область, прилегающую к австрийским крепостям, т. е. ту область, относительно которой сама Австрия возведением крепостей на Минчо дала понять всему миру, что не собирается ее серьезно защищать при перевесе сил противника, и которую на этот раз защищали только для того, чтобы досадить маршалу Хессу. Via sacra, по которой «возвышенный» Наполеон до сих пор вел свою армию с таким классическим хладнокровием и с таким сомнительным успехом, вдруг оказалась прегражденной. По ту сторону лежала обетованная земля, которую не суждено увидеть не только теперешней «итальянской армии», но, может быть, даже и ее внукам. Риволи и Арколе не стояли в программе. Верона и Мантуя вот-вот должны были сказать свое веское слово, и единственной крепостью, в которую до сих пор довелось вступить с военной свитой «возвышенному» Наполеону, была крепость Ам, — и он был весьма доволен, когда смог покинуть ее без всяких военных почестей. Громких успехов выпало на его долю довольно мало; правда, он вел grandes batailles {большие битвы}, но что у него были grandes victories {большие победы}, в это не поверил даже и телеграфный провод. Война за укрепленные лагери, война против старого Хесса, война с переменным успехом и постепенно уменьшающимися шансами, война, требовавшая серьезных усилий, настоящая война, — это было не для Наполеона, этого героя Порт-Сен-Мартена и Амфитеатра Эстли. К этому присоединяется еще и то обстоятельство, что один шаг вперед с его стороны вызвал бы войну на Рейне, и тогда начались бы такие затруднения, которые сразу же положили бы конец героическим гримасам и мелодраматическим poses plastiques {пластическим позам}. Но до таких вещей «возвышенный» Наполеон не охотник, поэтому он заключил мир и проглотил свою программу.

Когда началась война, наш «возвышенный» Наполеон тотчас же стал взывать к памяти об итальянских походах обыкновенного Наполеона, о via sacra Монтенотте, Дего, Миллезимо, Монтебелло, Маренго, Лоди, Кастильоне, Риволи и Арколе. Сравним же копию с оригиналом.

Обыкновенный Наполеон принял командование над 30000 полуголодных, босых и оборванных солдат в то время, когда Франция, с расстроенными финансами, не имея возможности получить какой-либо заем, должна была содержать не только две армии в Альпах, но также и две армии в Германии. Сардиния и прочие итальянские государства были не с ним, а против него. Противостоявшая ему армия превосходила его армию как в численном, так и в организационном отношении. И несмотря на это, он повел наступление, нанес австрийцам и пьемонтцам шесть быстро следовавших один за другим ударов» сумев каждый раз обеспечить численный перевес на своей стороне, вынудил Пьемонт заключить мир, перешел По, форсировал переправу через Адду у Лоди и осадил Мантую. Первую армию австрийцев, пришедшую на выручку, он разбил у Лонато и Кастильоне и при ее вторичном наступлении смелым маневром принудил ее запереться в крепости. Вторую армию, пришедшую на помощь осажденной Мантуе, он остановил при Арколе и держал ее под ударом два месяца, пока она, получив подкрепление, не двинулась снова вперед, чтобы дать себя разбить при Риволи. Затем он принудил Мантую к сдаче, а южно-итальянских правителей к миру, и проник через Юлийские Альпы к подножию Земмеринга, где добился мира.

Так действовал обыкновенный Наполеон. А как поступил «возвышенный»? Ему досталась лучшая и сильнейшая армия, какую только Франция когда-либо имела, а финансовое положение страны, по меньшей мере, позволяет ему, с помощью займов, легко покрыть издержки войны. В его распоряжении шесть месяцев, чтобы в условиях полнейшего мира подготовиться к своей кампании. На его стороне Сардиния, обладающая сильными крепостями и многочисленной превосходной армией. Рим в его руках. Средняя Италия только и ждет от него сигнала, чтобы вступить в бой и присоединиться к нему. Его операционная база находится не у Приморских Альп, а на среднем По, у Алессандрии и Касале. Там, где у его предшественника были горные тропинки, у него — железные дороги. И что же он делает? Он бросает в Италию пять сильных армейских корпусов, настолько многочисленных, что вместе с сардинцами его армия всегда численностью значительно превосходит австрийцев, превосходит настолько, что он может уступить шестой корпус в качестве туристской армии своему кузену для совершения военной прогулки. Несмотря на все железные дороги, ему понадобился целый месяц, чтобы сосредоточить свои войска. Наконец он наступает. Бездарность Дьюлаи оказывается для него находкой, благодаря которой сражение при Мадженте, окончившееся вничью, становится его победой в силу случайных стратегических условий, в которых оказались обе армии после сражения, — условий, в которых «возвышенный» Наполеон совершенно неповинен, а ответственность несет один только Дьюлаи. Вместо того, чтобы преследовать австрийцев, Наполеон из чувства благодарности позволяет им уйти. При Сольферино Франц-Иосиф почти заставляет его победить, и несмотря на это результат получается едва ли лучшим, чем при Мадженте. Именно теперь и создается такое положение, при котором обыкновенный Наполеон проявил бы все свои способности. Война развертывается на такой местности, где можно сделать кое-что значительное, и принимает размеры, при которых великое честолюбие может найти для себя удовлетворение. Дойдя до места, где только и начинается via sacra обыкновенного Наполеона, где только и открывается величественная перспектив — на этом месте «возвышенный» Наполеон просит мира!

Написано Ф. Энгельсом, 20, 28 июля и около 3 августа 1859г

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Напечатано в газете «Das Yolk» №№12, 13 и 14; 23, 30 июля и 6 августа 1859г