К. Маркс. К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
КНИГА ПЕРВАЯ. О КАПИТАЛЕ
ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ. КАПИТАЛ ВООБЩЕ
ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕНЬГИ, ИЛИ ПРОСТОЕ ОБРАЩЕНИЕ
Во время парламентских прений по поводу банковских актов сэра Роберта Пиля от 1844 и 1845гг Гладстон заметил, что даже любовь не сделала стольких людей дураками, сколько мудрствование по поводу сущности денег. Он говорил о британцах и обращался к британцам. Напротив, голландцы, эти люди, которые издавна обладали, вопреки сомнениям Петти, «божественным остроумием» в денежных спекуляциях, никогда не теряли своего остроумия и в спекулятивных размышлениях по поводу денег.
Главная трудность в анализе денег преодолена как только понято происхождение их из самого товара. При этой предпосылке дело заключается только лишь в том, чтобы понять в их чистом виде своеобразные присущие деньгам определенности формы, а это в известной мере затрудняется тем, что все буржуазные отношения выступают позолоченными или посеребренными, как денежные отношения, и поэтому кажется, что денежная форма обладает бесконечно многообразным содержанием, которое чуждо ей самой.
При дальнейшем исследовании необходимо иметь в виду, что речь идет только о тех формах денег, которые вырастают непосредственно из обмена товаров, но не о тех формах, которые принадлежат к более высокой ступени процесса производства, как, например, кредитные деньги. Ради упрощения в качество денежного товара везде предполагается золото.
1. МЕРА СТОИМОСТЕЙ
Первый процесс обращения есть, так сказать, теоретический подготовительный процесс к действительному обращению. Товары, существующие как потребительные стоимости, создают себе прежде всего форму, в которой они идеально выступают по отношению друг к другу как меновые стоимости, как определенные количества овеществленного всеобщего рабочего времени. Первый необходимый акт этого процесса заключается, как мы видели, в том, что товары выделяют из своей среды один специфический товар, скажем золото, в качестве непосредственной материализации всеобщего рабочего времени или в качестве всеобщего эквивалента. Вернемся на минуту назад к форме, в которой товары превращают золото в деньги:
1 тонна железа = 2 унциям золота,
1 квартер пшеницы = 1 унции золота,
1 центнер кофе мокко = 1/4 унции золота,
1 центнер поташа = 1/2 унции золота,
1 тонна бразильского дерева = 1,5 унциям золота,
Y товара = Х унции золота.
В этом ряде уравнений железо, пшеница, кофе, поташ и т. д. выступают друг для друга как материализация однородного труда, а именно материализованного в золоте труда, в котором совершенно стерты все особенности действительных видов труда, представленных в различных потребительных стоимостях этих товаров. Как стоимости, они тождественны; они суть воплощение одного и того же труда или одна и та же материализация труда, золото. Как однородная материализация одного и того же труда, они обнаруживают только одно различие, количественное, или выступают как стоимости различной величины, потому что в их потребительных стоимостях содержится неравное количество рабочего времени. В качестве таких отдельных товаров они вместе с тем относятся друг к другу как овеществление всеобщего рабочего времени, поскольку они относятся к самому всеобщему рабочему времени как к выделенному товару, золоту. Это же самое, имеющее характер процесса отношение, посредством которого они представляются друг для друга как меновые стоимости, представляет содержащееся в золоте рабочее время как всеобщее рабочее время, данное Количество которого выражается в различных количествах железа, пшеницы, кофе и т. д., — короче, в потребительных стоимостях всех товаров, или непосредственно развертывается в бесконечном ряде товарных эквивалентов. В то время как товары всесторонне выражают свои меновые стоимости в золоте, золото непосредственно выражает свою меновую стоимость во всех товарах. В то время как товары придают самим себе форму меновой стоимости по отношению друг к другу, золоту они придают форму всеобщего эквивалента, или денег.
Так как все товары измеряют свои меновые стоимости в золоте соответственно отношению, в котором определенное количество золота и определенное количество товара содержат равное рабочее время, то золото становится мерой стоимостей; и первоначально только благодаря этому своему определению как меры стоимостей, в качестве которой оно измеряет свою собственную стоимость непосредственно во всех имеющихся товарных эквивалентах, золото становится всеобщим эквивалентом, или деньгами. С другой стороны, меновая стоимость всех товаров выражается теперь в золоте. В этом выражении следует различать качественный и количественный моменты. Меновая стоимость товара существует как материализация одного и того же однородного рабочего времени; величина стоимости товара представлена исчерпывающе, так как в том же отношении, в котором товары приравнены к золоту, они приравнены и друг к другу. С одной стороны, здесь выступает всеобщий характер содержащегося в них рабочего времени, с другой стороны — количество последнего в их золотом эквиваленте. Меновая стоимость товаров, выраженная таким образом, как всеобщая эквивалентность и одновременно как степень этой эквивалентности в одном специфическом товаре, или в одном-единственном уравнении товаров со специфическим товаром, есть цена. Цена — это превращенная форма, в которой меновая стоимость товаров выступает в процессе обращения.
Таким образом, посредством того самого процесса, в котором товары представляют свои стоимости как цены в золоте, они представляют золото как меру стоимости, т. е. как деньги. Если бы товары всесторонне измеряли свои стоимости в серебре, пшенице или меди и поэтому представляли их в качестве цен в серебре, пшенице или меди, то серебро, пшеница или медь сделались бы мерой стоимости и тем самым всеобщим эквивалентом. Чтобы выступить в обращении в качестве цен, товары должны быть до обращения меновыми стоимостями. Мерой стоимостей золото становится только потому, что все товары в нем оценивают свою меновую стоимость. Всесторонность этого находящегося в состоянии процесса отношения, из которого только и возникает характер золота как меры стоимости, предполагает, однако, что каждый отдельный товар измеряется в золоте в соответствии с содержащимся в них обоих рабочим временем, что, следовательно, действительной мерой товара и золота служит сам труд, или что товар и золото путем непосредственной меновой торговли приравниваются Друг к другу как меновые стоимости. Каким образом происходит это приравнивание на практике, не может быть исследовано в сфере простого обращения. Очевидно, однако, что в странах, производящих золото и серебро, определенное рабочее время непосредственно воплощается в определенном количестве золота и серебра, тогда как в странах, не производящих ни золота, ни серебра, тот же самый результат достигается окольным путем, при помощи прямого или опосредствованного обмена товаров данной страны, т. е. при помощи обмена определенной части национального среднего труда, на определенное количество материализованного в золоте и серебре рабочего времени стран, обладающих рудниками. Чтобы золото могло служить мерой стоимостей, оно должно быть стоимостью, способной изменяться, ибо оно может сделаться эквивалентом других товаров только как воплощение рабочего времени, между тем одно и то же рабочее время с изменением производительной силы реального труда воплощается в неравных количествах тех же самых потребительных стоимостей. Как при выражении меновой стоимости всякого товара в потребительной стоимости другого товара, так и при оценке всех товаров в золоте предполагается лишь, что золото в данный момент представляет определенное количество рабочего времени. В отношении изменений в стоимости золота имеет силу развитый выше закон меновых стоимостей. Если меновая стоимость товаров остается неизменной, то всеобщее повышение их цен в золоте возможно только в том случае, если падает меновая стоимость золота. Если меновая стоимость золота остается неизменной, то всеобщее повышение цен в золоте возможно лишь в том случае, если меновые стоимости всех товаров повышаются. Обратное происходит в случае всеобщего понижения товарных цен. Если стоимость унции золота вследствие изменения рабочего времени, требуемого для ее производства, падает или повышается, то она падает или повышается равномерно для всех других товаров, следовательно, она по-прежнему представляет по отношению ко всем товарам рабочее время данной величины. Те же самые меновые стоимости оцениваются теперь, в больших или меньших количествах золота, чем прежде, но они оцениваются соответственно величине своей стоимости, следовательно их стоимости сохраняют то же самое отношение друг к другу. Отношение 2:4:8 есть то же самое, что отношение 1:2:4 или 4:8:16. Измененное количество золота, в котором меновые стоимости оцениваются при изменившейся стоимости золота, так же мало мешает золоту выполнять функцию меры стоимостей, как мало мешает вытеснить серебро из этой функции то обстоятельство, что стоимость серебра в 15 раз меньше стоимости золота. Так как мерой золота и товара служит рабочее время, а золото становится мерой стоимостей лишь постольку, поскольку все товары измеряются в нем, то представление, будто деньги делают товары соизмеримыми, есть всего лишь видимость процесса обращения {Аристотель, правда, понимает, что меновая стоимость товаров является предпосылкой товарных цен: «Что ... обмен происходил, когда еще не было денег, это ясно, ибо нет никакой разницы в том, взять ли за дом пять лож или столько денег, сколько стоят пять лож». Но, с другой стороны, так как товары только в цене приобретают форму меновой стоимости друг для друга, то, по его мнению, они становятся соизмеримыми лишь при помощи денег. «Поэтому необходимо, чтобы все было оценено; благодаря этому всегда будет обмен, а следовательно и общество. В самом деле, деньги в качестве меры делают соизмеримыми все предметы и после этого приравнивают их. Ибо не будь обмена, не было бы общества, не будь приравнения, не было бы обмена, не будь соизмеримости предметов, не было бы приравнения». Аристотель не скрывает от себя, что эти различные вещи, измеряемые деньгами, представляют собой совершенно несоизмеримые величины. Он ищет, в чем заключается единство товаров как меновых стоимостей, но, как античный грек, он этого найти не мог. Он выходит из этого затруднения, предполагая, что предметы, сами по себе несоизмеримые, становятся через посредство денег соизмеримыми, поскольку это необходимо для практических потребностей: «В сущности невозможно, чтобы столь различные предметы были соизмеримы, но для практической надобности это делается» (Arist. «Ethic. Nicom.», L. 5, С. 8, edit. Bekkeri, Oxonii, 1837 [Аристотель. «Никомахова этика», кн. 5, гл. 8, изд. Беккера, Оксфорд, 1837])}. Наоборот, только соизмеримость товаров как овеществленного рабочего времени делает золото деньгами.
Реальная форма, в которой товары вступают в процесс обмена, это — форма их потребительных стоимостей. Действительным всеобщим эквивалентом они должны еще стать посредством своего отчуждения. Определение их цен есть только идеальное превращение их во всеобщий эквивалент, есть такое приравнение к золоту, которое еще подлежит реализации. Но так как товары в своих ценах превращены в золото лишь идеально или превращены только в мысленно представляемое золото, так как их денежное бытие в действительности еще не отделено от их реального бытия, то золото превратилось пока только в идеальные деньги, оно есть еще только мера стоимостей, а определенные количества золота функционируют в действительности еще только как названия для определенных количеств рабочего времени. От определенного способа, которым товары выражают друг в друге свою собственную меновую стоимость, зависит в каждом случае та определенность формы, в которой золото кристаллизуется как деньги.
Теперь товары противопоставляются друг другу как двойственные существа: реально — как потребительные стоимости, идеально — как меновые стоимости. Двойственную форму труда, содержащегося в них, они представляют теперь друг для друга таким образом, что особенный реальный труд в качестве их потребительной стоимости действительно имеется налицо, между тем как всеобщее абстрактное рабочее время получает в их цене мысленно представляемое бытие, в котором они суть однородная и только количественно различная материализация одной и той же субстанции стоимости.
Различие между меновой стоимостью и ценой представляется, с одной стороны, только номинальным; так, Адам Смит говорит, что труд есть реальная, а деньги — номинальная цена товаров. Вместо того, чтобы оценивать 1 квартер пшеницы в 30 рабочих дней, его оценивают теперь в 1 унцию золота, если одна унция золота представляет собой продукт 30 рабочих дней. Но, с другой стороны, это различие отнюдь не есть только различие названий, ибо в нем сосредоточены все превратности, угрожающие товару в действительном процессе обращения. 30 рабочих дней содержатся уже в квартере пшеницы, и поэтому его не приходится лишь теперь представлять в рабочем времени. Золото же — товар, отличный от пшеницы, и только в обращении может обнаружиться, действительно ли квартер пшеницы станет унцией золота, как об этом заранее объявляет его цена. Это зависит от того, окажется ли он потребительной стоимостью или нет, окажется ли содержащееся в нем количество рабочего времени общественно необходимым рабочим временем, требуемым для производства квартера пшеницы, или нет. Товар как таковой есть меновая стоимость, он имеет цену. В этом различии между меновой стоимостью и ценой проявляется то, что содержащийся в товаре особенный индивидуальный труд еще должен через процесс отчуждения предстать в качество своей противоположности, как лишенный индивидуальности абстрактно-всеобщий, и только в этой форме общественный труд, т. е. как деньги. Способен ли труд к такому превращению или нет, кажется делом случая. Поэтому, хотя в цене меновая стоимость товара получает отличное от него существование только идеально, а двойственное бытие содержащегося в товаре труда существует пока еще только как различие в способе выражения, и поэтому, с другой стороны, материализация всеобщего рабочего времени, золото, противостоит реальному товару еще только как мысленно представляемая мера стоимостей, — тем не менее в бытии меновой стоимости как цены или золота как меры стоимостей, уже заключается в скрытом виде необходимость отчуждения товара за звонкое золото и возможность того, что он не будет отчужден, короче, заключается в скрытом виде все противоречие, которое проистекает из того, что продукт является товаром или что особенный труд частного лица, чтобы иметь общественное значение, должен представляться как его прямая противоположность, как абстрактно-всеобщий труд. Утописты, которые хотят сохранить товар, но не деньги, сохранить покоящееся на частном обмене производство, но без необходимых условий этого производства, последовательны поэтому, когда они «уничтожают» деньги не только в их осязаемой форме, но уже в их газообразной и призрачной форме меры стоимостей. В невидимой мере стоимостей скрываются реальные деньги.
Если имеется налицо процесс, посредством которого золото стало мерой стоимостей, а меновая стоимость — ценой, то все товары в своих ценах суть лишь мысленно представляемое золото различного количества. Как такие различные количества одной и той же вещи, золота, они приравниваются друг к другу, сравниваются друг с другом и измеряются друг другом; таким образом возникает техническая необходимость относить их к определенному количеству золота как к единице измерения; последняя развивается далее в масштаб благодаря тому, что она делится на равные части, которые, в свою очередь, опять-таки делятся на равные части {Тот странный факт, что в Англии унция золота, как денежная единица измерения, не делится на целое число равных частей, объясняется следующим: «Наша монетная система первоначально была приспособлена к употреблению одного только серебра, — поэтому одна унция серебра может быть всегда разделена на определенное число равных монет; но так как золото было введено позднее в монетную систему, приспособленную исключительно к серебру, то одна унция золота не может быть разделена на целое число равноценных монет». Maclaren. «History of the currency», p. 16. London, 1858 [Макларен. «История средств обращения». Лондон, 1858, стр. 161}. Но количества золота, как таковые, измеряются по весу. Следовательно, масштаб находится уже в готовом виде в общих мерах веса металлов; поэтому эти меры веса при всяком металлическом обращении служат первоначально также масштабом цен. Так как товары относятся друг к другу уже не как меновые стоимости, подлежащие измерению рабочим временем, но как одноименные величины, измеряемые в золоте, золото превращается из меры стоимостей в масштаб цен. Сравнение товарных цен между собой, как различных количеств золота, кристаллизуется таким образом в знаках, которые соответствуют воображаемому количеству золота и представляют последнее как масштаб, разделенный на равные части. Золото как мера стоимостей и как масштаб цен обладает совершенно различными определенностями формы, и смешение одной с другой породило самые сумасбродные теории. Мерой стоимостей золото является как овеществленное рабочее время, масштабом цен — как определенный вес металла. Мерой стоимостей золото становится благодаря тому, что оно как меновая стоимость относится к товарам как к меновым стоимостям; а в качестве масштаба цен определенное количество золота служит единицей для других количеств золота. Мерой стоимостей золото является потому, что его стоимость изменчива, масштабом же цен — потому, что оно фиксируется в качестве неизменной весовой единицы. Здесь, как и при всяких определениях меры одноименных величин, устойчивость и определенность отношений меры являются решающим моментом. Необходимость установления определенного количества золота в качестве единицы измерения, а части, на которые оно разделено, — в качестве подразделений этой единицы, породила такое представление, будто определенное количество золота, которое имеет, конечно, изменчивую стоимость, поставлено в постоянное стоимостное отношение к меновым стоимостям товаров; при этом не замечают только, что меновые стоимости товаров превращены в цены, в количества золота раньше, чем золото развивается в масштаб цен. Как бы ни изменялась стоимость золота, различные количества золота находятся всегда в одинаковом стоимостном отношении друг к другу. Если бы стоимость золота упала на 1000 процентов, то и тогда, как и прежде, 12 унций золота обладали бы в 12 раз большей стоимостью, чем одна унция, а ведь в ценах дело идет только об отношении различных количеств золота друг к другу. Так как, с другой стороны, унция золота с понижением или повышением ее стоимости никоим образом не изменяет своего веса, то не изменяется и вес ее подразделений, и таким образом золото, как твердо установленный масштаб цен, всегда оказывает ту же самую услугу, как бы ни изменялась его стоимость {«Деньги могут постоянно меняться в своей стоимости и тем не менее так же хорошо служить мерой стоимостей, как если бы их стоимость оставалась неизменной. Предположим, например, что их стоимость понизилась ... До понижения за одну гинею покупали три бушеля пшеницы, или 6 дней труда, после понижения — только два бушеля, или 4 дня труда. В обоих случаях, если дано отношение пшеницы и труда к деньгам, их взаимное отношение может быть определено; другими словами, мы можем утверждать, что один бушель пшеницы стоит 2 дней труда. Это все, что нам может дать мера стоимостей, и она оказывает эту услугу после понижения стоимости так же, как и до него. Пригодность какой-нибудь вещи в качестве меры стоимости совершенно не зависит от изменений ее собственной стоимости» (Bailey. «Money and its vicissitudes». London, 1837, p. 9—10 [Бейли. «Деньги и изменения их стоимости». Лондон, 1837, стр. 9—10])}.
Исторический процесс, который мы ниже объясним из природы металлического обращения, имел своим следствием то, что одно и то же весовое название сохранялось для постоянно изменяющегося и уменьшающегося веса благородных металлов в их функции масштаба цен. Так, английский фунт обозначает менее 1/3 своего первоначального веса, шотландский фунт накануне объединения — всего лишь 1/36, французский ливр — 1/74, испанское мараведи — менее 1/1000 а португальский рейс — еще меньшую долю. Так денежные названия весовых частей металла исторически отделились от их общих весовых названий {«Монеты, названия которых теперь лишь идеальны, суть самые старые монеты каждой нации; некогда все они были реальны» (последнее в таком широком объеме неправильно), «и так как они были реальны, то на них и велся счет». (Galiani. «Della Moneta», 1. с., р. 153 [Галиани. «О деньгах», цитированное издание, стр. 153])}. Так как определение единицы измерения, ее кратных частей и их названий носит, с одной стороны, чисто условный характер, а с другой стороны, должно в пределах обращения обладать общепризнанным и обязательным характером, то оно по необходимости должно было стать таким определением, которое устанавливается законом. Таким образом, на долю правительств выпала чисто формальная операция {Романтик А. Мюллер говорит: «По нашему представлению, каждый независимый государь имеет право ввести в обращение металлические деньги, предписать им общественную номинальную стоимость, степень достоинства, курс и название» (S. 288. Zweiter Teil. A. H. Müller. «Die Elemente der Staatskunst». Berlin, 1809 [стр. 288. Часть вторая. А. Г. Мюллер. «Основы искусства государственного управления». Берлин, 1809]). Что касается названия, то господин придворный советник прав; он забывает только о содержании. Насколько путанными были его «представления», показывает, например, следующее место: «Каждому ясно, какое большое значение имеет правильное определение монетной цены, особенно в такой стране, как Англия, где правительство с великодушной щедростью бесплатно чеканит монету (по-видимому, господин Мюллер полагает, что чиновники английского правительства покрывают расходы по чеканке монет из собственного кармана), не взимает монетной пошлины и т. п. Следовательно, если бы это правительство значительно повысило монетную цену золота сравнительно с его рыночной ценой, если бы, например, оно установило монетную цену одной унции золота в 3 фунта 19 шиллингов вместо 3 фунтов 17 шиллингов 10,5 пенсов, то все золото устремилось бы на монетный двор, полученное там серебро было бы обменено на рынке на более дешевое золото, и последнее было бы опять доставлено на монетный двор, и все монетное дело пришло бы в беспорядок» (стр. 280, 281 цитированного произведения). Чтобы сохранить порядок на английском монетном дворе, Мюллер приводит в «беспорядок» самого себя. В то время как шиллинги и пенсы суть только названия определенных частей унции золота, названия, представленные серебряными и медными знаками, Мюллер соображает, что унция золота оценивается в золоте, серебре и меди и таким образом осчастливливает англичан тройной standard of value [мерой стоимостей]. Правда, серебро в качестве денежной меры, существующей наряду с золотом, было формально отменено только в 1816г законом, изданным на 56-м году царствования Георга III, глава 68. Но по существу оно было отменено уже в 1734г законом, изданным на 14-м году царствования Георга II, глава 42, а практикой намного раньше. Двум обстоятельствам А. Мюллер был специально обязан своей способностью к так называемому более высокому пониманию политической экономии. Это были, с одной стороны, его полное незнакомство с экономическими фактами, а с другой стороны — его исключительно дилетантское, мечтательное отношение к философии}. Определенный металл, служивший в качестве денежного материала, был дан общественными условиями. В различных государствах узаконенный масштаб цен, конечно, различен. В Англии, например, унция, как единица веса металла, делится на pennyweights, grains и carats troy {пеннивайт, граны и тройские караты}, но унция золота, как единица меры денег, делится на 37/8 соверена, соверен на 20 шиллингов, шиллинг на 12 пенсов, так что 100 фунтов 22-каратного золота (1200 унций) = 4672 соверенам и 10 шиллингам. Однако на мировом рынке, где исчезают государственные границы, эти национальные характеры денежных мер также исчезают и уступают место общим мерам веса металлов.
Цена товара, или количество золота, в которое товар идеально превращается, выражается теперь, следовательно, в денежных названиях золотого масштаба. Таким образом, вместо того, чтобы сказать, что квартер пшеницы равняется одной унции золота, в Англии сказали бы, что он равняется 3 фунтам стерлингов 17 шиллингам 10,5 пенсам. Все цены выражаются, таким образом, в одних и тех же названиях. Своеобразная форма, которую товары придают своей меновой стоимости, превратилась в денежное название, в котором они объявляют друг другу, сколько они стоят. Деньги, в свою очередь, становятся счетными деньгами {«Когда спросили Анахарсиса, для чего эллины употребляют деньги, он ответил: для счета» (Athen. «Deipnosophlstae», L. IV, 49, v. 2, ed. Schweighauser, 1802 [Атеней. «Застольные беседы ученых мужей», в пятнадцати книгах, кн. IV, 49, т, 2, издание Швейгхойзера, 1802, стр. 120])}.
Превращение товара в счетные деньги в голове, на бумаге, на словах происходит всякий раз, когда какой-нибудь вид богатства оценивается с точки зрения меновой стоимости {Гарнье, одному из первых французских переводчиков Адама Смита, пришла в голову странная мысль установить пропорцию между употреблением счетных денег и употреблением реальных денег. Такой пропорцией, по его мнению, является 10:1 (Garnier, G. «Histoire de la monnaie depula les temps de la plus haute antiquite etc.», t. I, p. 78 [Гарнье, Ж. «История денег со времени самой ранней античности и т. д.», т. I, стр. 78])}. Для этого превращения необходим золотой материал, но лишь мысленно представляемый. Для того, чтобы оценить стоимость 1000 тюков хлопка в определенном количестве унций золота, а затем само это количество унций выразить в счетных названиях унции, т. е. в фунтах стерлингов, шиллингах и пенсах, не требуется ни одного атома реального золота. Так, в Шотландии перед банковским актом сэра Роберта Пиля 1845г в обращении не было ни одной унции золота, хотя унция золота, как английский счетный масштаб, выраженный в 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 п. служила узаконенной мерой цен. Так, серебро служит мерой цен при товарном обмене между Сибирью и Китаем, хотя эта торговля на деле является простой меновой торговлей. Поэтому для золота, как счетных денег, безразлично, действительно ли его единица измерения и ее подразделения чеканятся в виде монет или нет. В Англии, во времена Вильгельма Завоевателя, фунт стерлингов, равнявшийся тогда одному фунту чистого серебра, и шиллинг, равнявшийся 1/20 фунта, существовали только в качестве счетных денег, между тем как пенни, составлявший 1/240 фунта серебра, был наиболее крупной из существовавших тогда серебряных монет. Наоборот, в современной Англии не существует ни шиллингов, ни пенсов, хотя они представляют собой узаконенные счетные названия для определенных частей унции золота. Деньги как счетные деньги могут существовать вообще лишь идеально, в то время как действительно существующие деньги вычеканены по совершенно иному масштабу. Так, во многих английских колониях Северной Америки деньги, находившиеся в обращении вплоть до конца XVIII столетия, состояли из испанских и португальских монет, в то время как счетные деньги были повсюду те же самые, что и в Англии {В Мэриленде в 1723г был издан закон, по которому табак объявлялся законной монетой, но стоимость его была переведена на английские золотые деньги, а именно 1 пенни за фунт табака. Этот закон напоминает leges barbarorum, где, наоборот, определенные денежные суммы приравнивались к быкам, коровам и т. п. В последнем случае не золото и не серебро, а бык и корова составляли действительный материал счетных денег}.
Так как золото в качестве масштаба цен выступает под теми же самыми счетными названиями, как и товарные цены, — например, унция золота, точно так же как и тонна железа, выражается в 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 п., — то эти счетные наименования золота назвали его монетной ценой. Отсюда возникло странное представление, будто золото оценивается в своем собственном материале и, в отличие от всех других товаров, получает от государства твердую цепу. Установление счетных названий для определенных весовых количеств золота ошибочно принималось за установление стоимости этих весовых количеств {Так, например, мы читаем в «Familiar words» [«Дружеских словах»] г-на Давида Уркарта: «Стоимость золота должна измеряться при помощи самого золота; но как может какое-нибудь вещество быть мерилом своей собственной стоимости в других вещах? Стоимость золота должна быть установлена при помощи его собственного веса, которому при этом дается другое, фальсифицированное название, — таким образом получается, что унция золота стоит столько-то фунтов и частей фунта. Но это — фальсификация меры, а не установление ее масштаба»}. Золото там, где оно служит элементом определения цен, а потому счетными деньгами, не имеет не только твердой, но и вообще никакой цены. Для того, чтобы золото имело цену, т. е. чтобы оно было выражено в каком-нибудь специфическом товаре в качестве всеобщего эквивалента, этот специфический товар должен был бы играть в процессе обращения такую же исключительную роль, как и золото. Но два товара, исключающие все другие товары, взаимно исключают друг друга. Поэтому там, где серебро и золото согласно закону одновременно функционируют как деньги, т. е. как мера стоимостей, постоянно делались тщетные попытки рассматривать их как одну и ту же материю. Предполагать, что одинаковое рабочее время неизменно овеществляется в одинаковых пропорциях серебра и золота, значит предполагать в сущности, что серебро и золото суть одна и та же материя и что серебро, этот менее ценный металл, есть неизменная дробная часть золота. Начиная с правления Эдуарда III до времен Георга II история английского денежного обращения представляла собой непрерывный ряд его нарушений, вызванных коллизией между установленным по закону соотношением стоимости золота и серебра и действительными колебаниями их стоимости. То золото оценивалось слишком высоко, то серебро. Металл, оцененный слишком низко, изымался из обращения, переплавлялся в слитки и вывозился за границу. Тогда соотношение стоимостей обоих металлов вновь изменялось законодательным путем, но вскоре новая номинальная стоимость приходила в такой же конфликт с действительным соотношением стоимостей, как и старая. В наше время даже очень слабое и преходящее падение стоимости золота по сравнению с серебром, вследствие спроса на серебро со стороны Индии и Китая, вызвало во Франции в самых крупных масштабах то же явление, а именно вывоз серебра и вытеснение его из обращения золотом. В течение 1855, 1856 и 1857гг ввоз золота во Францию превышал его вывоз на 41580000 ф. ст., между тем как превышение вывоза серебра над его ввозом составляло 34704000 фунтов стерлингов. Фактически в таких странах, как Франция, где по закону оба металла являются мерой стоимостей и оба должны приниматься при платежах, — причем каждый по желанию может платить в том или другом металле, — тот металл, стоимость которого повышается, приобретает лаж и, подобно всякому другому товару, измеряет свою цену в металле, оцененном слишком высоко, в то время как мерой стоимостей служит только этот последний. Весь исторический опыт в этой области сводится просто к тому, что там, где по закону функцией меры стоимостей были наделены два товара, фактически эта функция всегда закреплялась лишь за одним из них {«Деньги, как мера в торговле, должны, подобно всякой другой мере, как можно дольше сохранять устойчивость. Но это невозможно там, где деньги состоят из двух металлов, отношение стоимостей которых постоянно изменяется». (John Locke. «Some considerations on the lowering of interest etc.». 1691; p. 65, в его «Works», 7 ed., London, 1768, vol. II [Джон Локк. «Некоторые соображения о понижении процента и т. д.». 1691; стр. 65, Сочинения, т. II, изд. 7, Лондон, 1768])}.
В. ТЕОРИИ ДЕНЕЖНОЙ ЕДИНИЦЫ ИЗМЕРЕНИЯ
То обстоятельство, что товары в своих ценах превращаются в золото только идеально, а золото поэтому только идеально превращается в деньги, послужило причиной появления теории идеальной денежной единицы измерения. Так как при определении цены золото и серебро функционируют только как мысленно представляемое золото и серебро, только как счетные деньги, то стали утверждать, что названия фунт стерлингов, шиллинг, пенс, талер, франк и т. д. обозначают не весовые части золота, или серебра, или каким-либо иным образом овеществленный труд, а обозначают, наоборот, идеальные атомы стоимости. Таким образом, если, например, стоимость унции серебра возросла, то она заключала бы больше таких атомов и должна была бы поэтому исчисляться и чеканиться в большем количестве шиллингов. Эта доктрина, вновь получившая распространение во время последнего торгового кризиса в Англии и даже представленная в двух специальных парламентских отчетах, приложенных к отчету Комитета по банковским делам за 1858 год, появилась на свет в конце XVII века. Ко времени начала правления Вильгельма III монетная цена унции серебра составляла в Англии 5 шилл. 2 п., или 1/62 унции серебра называлась пенни, а 12 таких пенсов — шиллингом. В соответствии с этим масштабом из куска серебра весом, например, в 6 унций чеканили 31 монету под названием шиллинг. Но рыночная цена унции серебра поднялась выше ее монетной цены, с 5 шилл. 2 п. до 6 шилл. 3 п., и для того, чтобы купить одну унцию чистого серебра, нужно было уплатить 6 шиллингов 3 пенса. Каким образом рыночная цена унции серебра могла подняться выше ее монетной цены, если монетная цена есть только счетное название для кратных частей унции серебра? Эта загадка разрешалась просто. Из 5600000 ф. ст. серебряных денег, находившихся тогда в обращении, четыре миллиона ф. ст. состояли из стертых и обрезанных монет. В результате одной проверки обнаружилось, что 57200 ф. ст. в серебряных монетах, которые должны были весить 220000 унций, весили только 141000 унций. Монетный двор чеканил по прежнему масштабу, но действительно находившиеся в обращении легковесные шиллинги представляли меньшие части унции, чем показывало их название. Следовательно, за унцию серебра на рынке приходилось уплачивать большее число этих уменьшенных в весе шиллингов. Когда вследствие возникшего таким образом расстройства решено было произвести общую перечеканку монет, secretary to the treasury {секретарь казначейства} Лаундс утверждал, что стоимость унции серебра повысилась и поэтому впредь из нее надо чеканить 6 шилл. 3 п. вместо 5 шилл. 2 п., как было до сих пор. Таким образом, он в сущности утверждал, что так как стоимость унции повысилась, то стоимость ее частей понизилась. Но его ложная теория была лишь прикрасой для правильной практической цели. Государственные долги были сделаны в легковесных шиллингах, так следует ли уплачивать их в полновесных? Вместо того, чтобы сказать: возвратите 4 унции серебра там, где вы получили номинально 5 унций, а фактически только 4 унции, он говорил наоборот: возвратите номинально 5 унций, но сведите их металлическое содержание до 4 унций и назовите шиллингом то, что вы до сих пор называли 4/5 шиллинга. Таким образом, Лаундс на деле придерживался металлического содержания, в то время как в теории он отстаивал счетное название. Его противники, которые придерживались только счетного названия и потому объявляли шиллинг, потерявший 25—50% своего веса, равнозначным полновесному шиллингу, утверждали, наоборот, что они придерживаются только металлического содержания. Джон Локк, который представлял новую буржуазию во всех ее формах — промышленников против рабочих и пауперов, коммерсантов против старомодных ростовщиков, финансовую аристократию против государственных должников, и который даже доказывал в одном своем сочинении, что буржуазный рассудок есть нормальный человеческий рассудок, — принял также и вызов Лаундса. Джон Локк одержал победу, и деньги, полученные взаймы в гинеях, содержавших в себе от 10 до 14 шиллингов, были возвращены в гинеях, содержавших 20 шиллингов {Локк говорит между прочим: «Назовите кроной то, что раньше называлось половиной кроны. Стоимость ее по-прежнему будет определяться металлическим содержанием. Если бы вы могли уменьшить вес серебряной монеты на 1/20 ее веса, не уменьшая этим ее стоимости, то с таким же успехом вы могли бы уменьшить ее вес и на 19/20. По этой теории за фартинг, если он назван кроной, можно было бы купить такое же количество пряностей, шелка или других товаров, как за полноценную крону, содержащую в шестьдесят раз больше серебра. Все, что вы можете сделать, это снабдить меньшее количество серебра штемпелем и названием большего количества. Но ведь серебром, а не названием погашают долги и покупают товары. Если повышение стоимости денег по вашему мнению означает не что иное, как присвоение кратным частям куска серебра произвольных названий, например одной восьмой доли унции серебра названия пенни, то вы, действительно, можете поднять стоимость денег так высоко, как вам угодно». Одновременно Локк отвечал Лаундсу, что повышение рыночной цены серебра выше его монетной цены происходит не от «повышения стоимости серебра, а от уменьшения веса серебряных монет». 77 стертых и обрезанных шиллингов не весят ни на гран больше, чем 62 полновесных. Наконец, он правильно подчеркивал, что, независимо от уменьшения количества серебра в обращающихся монетах, рыночная цена серебра в слитках в Англии может подняться несколько выше монетной цены по той причине, что вывоз серебра в слитках разрешен, вывоз же серебряной монеты воспрещен (см. цитированное произведение, стр. 54—116, в разных местах). Локк чрезвычайно остерегался затрагивать жгучий вопрос о государственных долгах, равно как осторожно избегал обсуждения одного деликатного экономического вопроса. Последний заключался в следующем: вексельный курс, так же как отношение между серебром в слитках и серебряной монетой, показывали, что находящиеся в обращении деньги обесценивались отнюдь не пропорционально действительному уменьшению в них серебра. Мы вернемся к этому вопросу в общей форме в разделе о средствах обращения. Николай Барбон в «A discourse concerning coining the new money lighter, in answer to Mr. Locke's considerations etc.», London, 1696 [«Трактат о чеканке новой монеты более легкого веса в ответ на «Соображения» г. Локка и т. д.», Лондон, 1696] безуспешно пытался заманить Локка в опасное место}. Сэр Джемс Стюарт иронически описывает всю эту операцию следующим образом:
«Правительство значительно выиграло на налогах, кредиторы — на капитале и процентах, а народ — единственный обманутый — радовался, так как его Standard (масштаб его собственной стоимости) не понизился» {Стюарт, цитированное произведение, т. II, стр. 156}.
Стюарт думал, что по мере дальнейшего развития торговли народ покажет себя более проницательным. Он ошибся. Приблизительно 120 лет спустя повторилось то же самое quid pro quo {недоразумение}.
Было в порядке вещей, что епископ Беркли, представитель мистического идеализма в английской философии, придал учению об идеальной денежной единице измерения теоретический характер, т. е. сделал то, что упустил сделать практичный «секретарь казначейства». Он спрашивает:
«Разве названия: ливр, фунт стерлингов, крона и т. п., не следует рассматривать как всего лишь простые названия отношений (а именно отношений абстрактной стоимости как таковой)? Разве золото, серебро или бумажные деньги представляют собой нечто большее, чем только билеты или знаки для счета, регистрирования и контроля (отношений стоимости)? Разве власть, позволяющая командовать промышленной деятельностью других людей (общественным трудом), не богатство? И разве деньги на самом деле суть что-либо другое, чем марка, или знак для перенесения и регистрации такой власти, и разве представляет большую важность, из какого материала эти марки сделаны?» {«Вопрошатель». Раздел «Queries on money» [«Вопросы о деньгах»], кстати, написан остроумно. Между прочим, Беркли справедливо замечает, что как раз развитие североамериканских колоний «показало со всей ясностью, что золото и серебро не так необходимы для богатства нации, как воображают профаны всех рангов»}
Здесь имеет место смешение, с одной стороны, меры стоимостей с масштабом цен, а с другой стороны, золота или серебра в качестве меры стоимостей и в качестве средства обращения. Из того, что в акте обращения благородные металлы могут быть заменены знаками, Беркли заключает, что эти знаки, в свою очередь, не представляют ничего, т. е. представляют только абстрактное понятие стоимости.
Учение об идеальной денежной единице измерения развито у сэра Джемса Стюарта с такой полнотой, что его последователи — последователи бессознательные, так как они его не знали, — не находят ни новой формы выражения, ни даже нового примера.
«Счетные деньги», — говорит он, — «суть не что иное, как произвольный масштаб с равными делениями, изобретенный для измерения относительной стоимости предметов, подлежащих продаже. Счетные деньги совершенно отличны от монетных денег (money coin), представляющих собой цену {Цена означает здесь реальный эквивалент, как у английских писателей-экоиомистов XVII столетия}; они могли бы существовать даже в том случае, если бы на свете не существовало никакой субстанции, представляющей собой пропорциональный эквивалент для всех товаров. Счетные деньги служат тем же для стоимости предметов, чем градусы, минуты, секунды и т. д. для углов или масштабы — для географических карт и т. п. Во всех этих изобретениях всегда какое-нибудь наименование принимается за единицу. Как полезность всех подобных установлений ограничивается только тем, что они — показатель пропорций, так и полезность денежной единицы ограничивается тем же. Поэтому денежная единица не может иметь неизменно определенную пропорцию с какой-нибудь частью стоимости, т. е. она не может быть закреплена за каким-нибудь определенным количеством золота, серебра или какого-нибудь другого товара. Но если только эта единица дана, то мы можем посредством умножения доходить до наивысшей стоимости. Так как стоимость товаров зависит от общей совокупности влияющих на них обстоятельств и от капризов людей, то стоимости товаров должны рассматриваться как изменяющиеся только в их взаимном отношении. Все то, что нарушает и запутывает точное определение изменений пропорций посредством всеобщего, определенного и неизменного масштаба, должно вредным образом влиять и на торговлю. Деньги — только идеальный масштаб с равными делениями. Если меня спросят, что должно служить единицей измерения стоимости какого-нибудь из этих делений, то я отвечу на это другим вопросом: а какова нормальная величина градуса, минуты, секунды? Они не имеют никакой нормальной величины; но если только определено одно какое-нибудь деление, то, в соответствии с природой масштаба, все остальные деления должны устанавливаться соответственно данному делению. Примером таких идеальных денег служат банковские деньги в Амстердаме и деньги в Анголе, на африканском побережье» {Стюарт, цитированное произведение, т. II, стр.102—107}.
Стюарт ограничивается только проявлением денег в обращении в качестве масштаба цен и в качестве счетных денег. Если в прейскуранте цены различных товаров обозначены в 15 шилл., 20 шилл., 36 шилл., то при сравнении величины их стоимостей меня, в сущности, не интересуют ни серебряное содержание шиллинга, ни его название. Отношение чисел 15:20:36 говорит нам теперь все, и число 1 сделалось единственной единицей измерения. Чисто абстрактным выражением пропорции является вообще только сама абстрактная пропорция чисел. Чтобы быть последовательным, Стюарт должен был поэтому игнорировать не только золото и серебро, но и их установленные законом монетные названия. Не понимая превращения меры стоимостей в масштаб цен, он, естественно, полагает, что определенное количество золота, служащее единицей измерения, относится как мера не к другим количествам золота, а к стоимостям как таковым. Так как товары благодаря превращению своих меновых стоимостей в цены выступают как одноименные величины, то он отрицает качественную особенность меры, которая и делает их одноименными; так как в этом сравнении различных количеств золота величина того количества золота, которое служит единицей измерения, условна, то он отрицает, что эта величина вообще должна быть установлена. Вместо того, чтобы 1/360 часть круга называть градусом, он может назвать градусом 1/180 часть; тогда прямой угол равен был бы 45 градусам вместо 90, и соответственно изменилось бы измерение острых и тупых углов. Тем не менее, мерой угла по-прежнему осталась бы, во-первых, качественно определенная математическая фигура — круг и, во-вторых, количественно определенный отрезок круга. Что касается экономических примеров Стюарта, то одним из них он сам себя побивает, а другим ничего не доказывает. Банковские деньги в Амстердаме были в действительности только счетным названием для испанских дублонов, которые полностью сохранили свой жир благодаря праздному лежанию в подвалах банка, между тем как деятельно обращающаяся ходкая монета от постоянных трений с внешним миром отощала. Что же касается африканских идеалистов, то мы должны предоставить их собственной судьбе, пока путешественники в своих критических описаниях не сообщат нам более точных сведений о них {В связи с последним торговым кризисом определенные круги в Англии велеречиво прославляли африканские идеальные деньги, причем на этот раз их местонахождение перенесли с побережья в глубь Берберии. Отсутствие у берберийцев торговых и промышленных кризисов объясняли идеальной единицей измерения в виде их «Bars» [брусков металла]. Не проще ли было бы сказать, что conditio sine qua non [необходимым условием] торговых и промышленных кризисов является наличие торговли и промышленности?}. Почти идеальными деньгами в стюартовском смысле можно было бы назвать французский ассигнат: «Национальная собственность. Ассигнат в 100 франков». Здесь, правда, была точно указана та потребительная стоимость, которую ассигнат должен был представлять, а именно конфискованная земля, но количественное определение единицы измерения было забыто, и «франк» поэтому превратился в слово, лишенное смысла. Много или мало земли представлял франк ассигнатами, зависело от результатов публичного аукциона. На практике, однако, франк ассигнатами обращался как знак стоимости серебряных денег, и поэтому обесценение его измерялось в этом серебряном масштабе.
Период приостановки Английским банком размена банкнот на золото едва ли был богаче бюллетенями о сражениях, чем денежными теориями. Обесценение банкнот и превышение рыночной цены золота над его монетной ценой вновь вызвали к жизни среди некоторых защитников банка доктрину об идеальной мере денег. Классически путаное выражение для этой путаной теории нашел лорд Каслри, определивший денежную единицу измерения как «a sense of value in reference to currency as compared with commodities» {«представление о стоимости, вытекающее из сравнения денег с товарами»}. Когда через несколько лет после заключения Парижского мира обстоятельства позволили возобновить размен банкнот на золото, возник в почти неизмененной форме тот же самый вопрос, который поднял Лаундс при Вильгельме III. Громадный государственный долг и накопившаяся в течение более 20 лет масса частных долгов, фиксированных обязательств и т. д., — были заключены в обесцененных банкнотах. Следовало ли возвратить эти долги в банкнотах, которые в 4672 ф. ст. 10 шилл. не только номинально, но и фактически представляли 100 фунтов 22-каратного золота? Томас Атвуд, бирмингемский банкир, выступил как Lowndes redivivus {воскресший Лаундс}. Атвуд полагал, что кредиторы должны получить номинально столько же шиллингов, сколько номинально было обусловлено договором; но если, согласно прежнему достоинству монеты, шиллингом называлась, примерно, 1/78 унции золота, то теперь следовало окрестить шиллингом, скажем, 1/90 унции. Сторонники Атвуда известны под именем бирмингемской школы «little Shillingmen» {«сторонников малого шиллинга»}. Спор об идеальной мере денег, начавшийся в 1819г, продолжался еще и в 1845г между сэром Робертом Пилем и Атвудом, вся мудрость которого в части, касающейся функции денег как меры, исчерпывающим образом изложена в следующей цитате:
«Сэр Роберт Пиль в своей полемике с Бирмингемской торговой палатой спрашивает: что будет представлять ваша банкнота в 1 фунт стерлингов? Что такое фунт стерлингов?.. Или, наоборот, что следует понимать под нынешней единицей измерения стоимости? Означают ли 3 ф. ст. 17 шилл. и 10,5 п. одну унцию золота или же ее стоимость? Если самое унцию золота, то почему не называть вещи своими именами и вместо фунтов стерлингов, шиллингов и пенсов не говорить: унции, весовые пенни и граны? Тогда мы возвратимся к системе непосредственной меновой торговли... Или они означают стоимость? Если одна унция = 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 п., почему же она в различные времена стоила то 5 ф. ст. 4 шилл., то 3 ф. ст. 17 шилл. 9 п.?.. Выражение «фунт стерлингов» (£) имеет отношение к стоимости, но не к стоимости, закрепленной за каким-либо неизменным весовым количеством золота. Фунт стерлингов — идеальная единица... Труд — субстанция, к которой сводятся издержки производства, и труд придает золоту, равно как и железу, его относительную стоимость. Поэтому, какое бы особое счетное название ни употреблялось для обозначения дневного или недельного труда человека, оно выражает также стоимость произведенного товара» {«The currency question, the Gemini letters». London, 1844, p. 266—272 passim [«Вопросы денежного обращения, письма близнецов». Лондон, 1844, стр. 266— 272, в разных местах]}.
В последних словах рассеивается туманное представление об идеальной мере денег и прорывается его настоящее идейное содержание. Счетные названия золота: фунт стерлингов, шиллинг и т. п., должны быть названиями определенных количеств рабочего времени. Так как рабочее время есть субстанция и имманентная мера стоимостей, то, следовательно, эти названия действительно представляли бы самые пропорции стоимости. Другими словами, рабочее время утверждается в качестве истинной денежной единицы измерения. Тем самым мы уже выходим за пределы бирмингемской школы, но мимоходом заметим еще, что учение об идеальной мере денег приобрело новое значение в спорном вопросе о разменности или неразменности банкнот. Если бумажные деньги получают свое наименование от золота или серебра, то разменность банкноты, т. е. ее способность обмениваться на золото или серебро, остается экономическим законом, независимо от того, каков юридический закон. Так, например, прусский бумажный талер, хотя и неразменный по закону, немедленно подвергся бы обесценению, если бы он стоил в обыденном обращении меньше серебряного талера, т. е. если бы он не разменивался на практике. Поэтому последовательные защитники неразменных бумажных денег в Англии искали прибежища в идеальной мере денег. Если счетные названия денег, фунты стерлингов, шиллинги и т. п., суть названия для определенной суммы атомов стоимости, которые то в большем, то в меньшем количестве поглощаются или выделяются данным товаром при обмене его на другие товары, то, например, английская пятифунтовая банкнота так же независима от своего отношения к золоту, как от своего отношения к железу и хлопку. Так как название этой банкноты перестало бы означать теоретическое приравнивание ее к определенному количеству золота или какого-либо другого товара, то требование ее разменности, т. е. ее практического приравнивания к определенному количеству какой-либо специфической вещи, было бы исключено самим понятием этой банкноты.
Учение о рабочем времени как непосредственной денежной единице измерения было впервые систематически развито Джоном Греем {John Gray. «The social system. A treatise on the principle of exchange». Edinburgh, 1831 [Джон Грей. «Социальная система. Трактат о принципах обмена». Эдинбург, 1831]. Ср. его же «Lectures on the nature and use of money». Edinburgh, 1848 [«Лекции о природе и употреблении денег». Эдинбург, 1848 ]. После февральской революции Грей послал французскому временному правительству памятную записку, в которой поучал последнее тому, что Франция якобы нуждается не в «organisation of labour» [«организации труда»], а в «organisation of exchange» [«организации обмена»], план которой полностью разработан в измышленной им денежной системе. Добрый Джон не подозревал, что через 16 лет после появления его «Социальной системы» патент на это самое открытие будет получен столь изобретательным Прудоном}. Он предлагает, чтобы национальный центральный банк при помощи своих филиалов удостоверял рабочее время, затраченное на производство различных товаров. В обмен за свой товар производитель получает официальное свидетельство его стоимости, т. е. квитанцию на такое количество рабочего времени, какое содержится в его товаре {Грей. «Социальная система и т. д.», стр. 63: «Деньги должны быть только квитанцией, свидетельством того, что обладатель их либо вложил известную стоимость в фонд национального богатства, либо приобрел право на указанную стоимость от какого-либо лица, вложившего ее туда»}; эти банкноты на 1 рабочую неделю, 1 рабочий день, 1 рабочий час и т. д. вместе с тем служат удостоверением на получение эквивалента в виде любого из других товаров, находящихся на складах банка {«Когда определенная стоимость уже овеществлена в продукте, она может быть положена в банк и может быть по первому требованию взята из него обратно, с тем, однако, общепризнанным условием, что лицо, вложившее в проектируемый национальный банк какое-нибудь имущество, может взять обратно равноценную стоимость в любом другом виде, не будучи обязано взять именно ту самую вещь, которую оно положило в банк». Цитированное произведение, стр. 67—68}. Таков основной принцип Грея, тщательно разработанный им в деталях и во всем приспособленный к существующим английским учреждениям. При такой системе, — говорит Грей, —
«было бы в любое время так же легко продать за деньги, как теперь легко за деньги купить; производство было бы равномерным и никогда неиссякающим источником спроса» {Цитированное произведение, стр. 16}.
Благородные металлы утратили бы свое «привилегированное» положение по отношению к другим товарам и
«заняли бы подобающее им место на рынке рядом с маслом, яйцами, сукном и ситцем, а их стоимость интересовала бы нас не больше, чем стоимость алмазов» {Грей. «Лекции о природе и употреблении денег», стр. 182}.
«Должны ли мы сохранить нашу воображаемую меру стоимостей, золото, и тем самым сковать производительные силы страны или мы должны обратиться к естественной мере стоимостей, к труду, и освободить производительные силы страны?» {Цитированное произведение, стр. 169}.
Если рабочее время — имманентная мера стоимостей, то почему же рядом с ним существует другая, внешняя мера? Почему меновая стоимость развивается в цену? Почему все товары измеряют свою стоимость в одном особом товаре, который превращается таким образом в адекватное бытие меновой стоимости, в деньги? Такова была проблема, которую Грей должен был разрешить. Вместо того, чтобы ее разрешить, он вообразил, что товары могли бы находиться в непосредственном отношении друг к другу как продукты общественного труда. Но они могут относиться друг к другу только в качестве того, что они действительно собой представляют. Товары суть непосредственно продукты обособленных, независимых частных работ, которые посредством своего отчуждения в процессе частного обмена должны доказать свой характер всеобщего общественного труда; иначе говоря, труд на основе товарного производства становится общественным трудом лишь посредством всестороннего отчуждения индивидуальных работ. Если же Грей принимает содержащееся в товарах рабочее время за непосредственно общественное, то он принимает его за обобществленное рабочее время или за рабочее время непосредственно ассоциированных индивидуумов. В таком случае действительно какой-нибудь один специфический товар, вроде золота и серебра, не мог бы противостоять другим товарам в качестве воплощения всеобщего труда, меновая стоимость не превращалась бы в цену; но вместе с тем и потребительная стоимость не становилась бы меновой стоимостью, продукт не становился бы товаром, и таким образом была бы уничтожена самая основа буржуазного производства. Это, однако, совсем не то, что имеет в виду Грей. Грей считает, что продукты должны производиться как товары, но обмениваться не как товары. Грей возлагает исполнение этого благого желания на национальный банк. С одной стороны, общество в лице банка делает индивидуумов независимыми от условий частного обмена, а с другой стороны, оно заставляет этих индивидуумов продолжать производство на основе частного обмена. Между тем внутренняя последовательность заставляет Грея отвергать одно за другим условия буржуазного производства, хотя он хочет «реформировать» только возникшие из товарного обмена деньги. Так, он превращает капитал в национальный капитал {«Дела каждой страны должны вестись на национальный капитал» (Джон Грей. «Социальная система», стр. 171)}, земельную собственность — в национальную собственность {«Земля должна быть обращена в национальную собственность». (Цитированное произведение, стр. 298)}, и если внимательно приглядеться к деятельности его банка, то можно обнаружить, что он не только одной рукой принимает товары, а другой выдает свидетельства на доставленный труд, но и регулирует самое производство. В своем последнем сочинении «Лекции о природе и употреблении денег», в котором он робко старается представить свои рабочие деньги как чисто буржуазную реформу, Грей запутывается в еще более вопиющей бессмыслице.
Каждый товар есть непосредственно деньги. Такова была теория Грея, выведенная из его неполного и потому неверного анализа товара. «Органическое» конструирование «рабочих денег», «национального банка» и «товарных складов» — всего лишь фантазия, в которой догма обманчиво преподносится как управляющий миром закон. Догма, согласно которой товар есть непосредственно деньги или содержащийся в товаре особенный труд частного лица есть непосредственно общественный труд, не становится, конечно, истиной оттого, что какой-то банк верит в нее и действует сообразно с ней. Напротив, в таком случае банкротство взяло бы на себя роль практической критики. То, что у Грея остается скрытым и неизвестным ему самому, а именно, что рабочие деньги суть экономически звучащая фраза, прикрывающая благое желание уничтожить деньги, вместе с деньгами — меновую стоимость, вместе с меновой стоимостью — товар, а с товаром — буржуазную форму производства, — это прямо высказывается некоторыми английскими социалистами, писавшими частью раньше Грея, частью после него {См., напр., W. Thompson. «An inquiry into the distribution of wealth etc.». London, 1824 [У. Томпсон. «Исследование принципов распределения богатства и т. д.». Лондон, 1824]; Bray. «Labours wrongs and labours remedy». Leeds, 1839 [Брей. «Несправедливости в отношении труда и средства к их устранению». Лидс, 1839]}. Но только на долю господина Прудона и его школы выпала задача — всерьез проповедовать низвержение денег и превознесение товара в качестве сущности социализма и тем самым свести социализм к элементарному непониманию необходимой связи между товаром и деньгами {В качестве сжатого изложения этой мелодраматической теории денег можно рассматривать книгу: Alfred Darimon. «De la reforme des banques». Paris, 1856 [Альфред Даримон. «О реформе банков». Париж, 1856]}.