К. Маркс. ХЛЕБНЫЕ ЦЕНЫ. — ЕВРОПЕЙСКИЕ ФИНАНСЫ И ВОЕННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ. - ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС

 

Лондон, 25 августа 1860г.

Так как за эту неделю погода не улучшилась, то вчера на Марк-лейне цена муки городского производства поднялась на 6 шилл. за мешок, и в иностранные порты немедленно были направлены заказы на закупку около 1000000 квартеров хлеба. Почти все импортеры разделяют мнение, высказанное мною в одной из последних статей {см. К. Маркс. Урожай в Европе}, что цены на хлебном рынке неизбежно будут расти и дальше. Принятые недавно Францией меры в отношении хлебной торговли делают эту страну непосредственным конкурентом британских хлеботорговцев. Как известно, во Франции существует скользящая шкала, регулирующая импортные и экспортные пошлины на зерно, и эта скользящая шкала видоизменяется в восьми различных округах, на которые делится вся страна по хлебной торговле. Декретом, опубликованным в «Moniteur» от 23 августа, эта скользящая шкала на время отменяется полностью. Декрет устанавливает, что импортируемые сухопутным или морским путем на французских или иностранных судах зерно и мука, откуда бы они ни поступали, облагаются вплоть до 30 сентября 1861г. лишь минимальной пошлиной, определенной законом от 15 апреля1832 года; он устанавливает также, что суда, груженные зерном и мукой, должны освобождаться от корабельных сборов и, наконец, что суда с таким грузом, вышедшие из любого иностранного порта до указанной даты 30 сентября 1861г., должны уплачивать только указанный выше минимум и освобождаться от корабельных сборов. Минимум, о котором идет речь, составляет 25 центов на гектолитр (около 2,75 бушелей). Итак, Франция, которая в 1858 и 1859гг. отправила в Англию больше пшеницы (2014923 квартера) и больше муки (4326435 центнеров {английский центнер = около 50 кг}), чем какая бы то ни было другая страна, в настоящее время будет серьезно конкурировать с Англией по закупкам хлеба на иностранных рынках, причем временная отмена французской скользящей шкалы создает благо­приятные условия для такой конкуренции.

Двумя главными экспортными рынками, которыми Англии и Франции приходится ограничиваться, являются Соединенные Штаты и Южная Россия. Что касается этой последней страны, то известия об урожае носят самый противоречивый характер. С одной стороны, утверждают, что урожай весьма обилен; с другой стороны, говорят, что проливные дожди и наводнения повредили урожаю во всех частях империи, что хлебные поля южных провинций подверглись большим опустошениям саранчой — бич, который впервые появился в Бессарабии и опустошительное действие которого власти напрасно старались ограничить определенным районом, окружая этот район армией в 20000 человек. Действительные размеры этого бедствия, конечно, нельзя точно определить, но во всяком случае оно ускорит процесс повышения продовольственных цен. Некоторые лондонские газеты высказывают предположение, что действие, которое обычно оказывает на денежный рынок утечка золота, непосредственно связанная с большим и внезапным импортом зерна, может быть уравновешено поступлением золота из Австралии. Ничто не может быть нелепее этого предпо­ложения. Мы были свидетелями того, как во время кризиса 1857г. золотой запас сократился до размеров меньших, чем когда-либо в подобные периоды до открытия Австралии и Калифорнии. Ранее я доказывал на основании неопровержимых фактов и цифр, что необычайно большой импорт золота в Англию, наблюдавшийся после 1851г., более чем нейтрализовался необычайно большим экспортом золота. Кроме того, следует отметить тот факт, что после 1857г. золотой запас Английского банка не только не превысил средних размеров, но все время шел на убыль. В то время как в августе 1858г. он достигал 17654506 ф. ст., в августе 1859г. он уменьшился до 16877255 ф. ст., а в августе 1860г. — до 15680840 фунтов стерлингов. Если утечка золота еще не наступила, то это явление можно объяснить тем обстоятельством, что перспектива неурожая только теперь начинает оказывать свое влияние, в то время как процентная ставка была до сих пор в Лондоне выше, чем на прочих главных биржах европейского континента, то есть в Амстердаме, Франкфурте, Гамбурге и Париже.

Континентальная Европа представляет в настоящий момент весьма странное зрелище. Франция, как известно, испытывает тяжелые финансовые затруднения, но, тем не менее, она вооружается в столь гигантских масштабах и с такой неутомимой энергией, как если бы она владела лампой Аладина. Австрия на краю банкротства, но теми или иными путями она находит средства на содержание огромной армии и на снабжение четырехугольника своих крепостей нарезными пушками. А Россия, где все финансовые операции правительства кончились неудачей, где говорят о национальном банкротстве как о вероятном событии, где армия ропщет из-за невыплаты жалованья и где даже верность императорской гвардии подвергается суровому испытанию, так как жалованье гвардейцам не выплачивалось в течение последних пяти месяцев, — Россия, тем не менее, отправляет массу войск к Черному морю и держит в Николаеве наготове 200 кораблей для отправки войск в Турцию. Неспо­собность русского правительства разрешить проблему крепостного права, финансовую проблему, а также новое обострение польского вопроса, по-видимому, побуждают его стремиться к войне как к последнему средству усыпления нации. Поэтому жалобы, раздающиеся во всех частях империи и во всех слоях русского общества, заглушаются по приказу правительства фанатическими криками об отмщении за обиды бедных попираемых христиан Турции. Изо дня в день русская пресса изобилует иллюстрациями и доказательствами необходимости интервенции в Турции. Следующее извлечение из «Инвалида» может служить хорошим образчиком:

 

«Этот вопрос долго еще будет предметом суждения всех европейских газет. Нельзя не говорить о нем, потому что он один обратил теперь на себя внимание всей Европы. Только равнодушным ко всему человечеству читателям может он надоесть. Мы же не только обязаны представлять ежедневно его подробности нашим читателям, но и излагать как прошедшие события, так и будущие случайности, чтобы общественное мнение видело, какие средства принимаются и должны быть приняты к прекращению этого неестественного положения дел, составляющего стыд нашего века и цивилизации.

Но видя варварство и зверский фанатизм турок, мы не менее того, по исторической справедливости, должны прибавить, что сама Европа виновата в этом и должна сама себе приписать причины и последствия этих убийств. Будем теперь говорить откровенно. Для чего Европа предприняла несправедливую войну против России в 1853—1854 годах? Она объявила гласно двойную цель. Она хотела остановить мнимое честолюбие и преобладание России, а с другой стороны, хотела прекратить всякое угнетение христиан, страдавших под игом турок. Следственно, Европа сознавалась в этих угнетениях и страданиях, но она хотела, чтобы, прекратив их общим посредничеством своим, оставить Турцию во всей ее целости и неприкосновенности, почитая это будто бы необходимым для своего равновесия. Когда война кончилась, то дипломаты занялись средствами к достижению этой двойной цели и к управлению ее. Прежде всего условились принять Турцию в семейство европейских держав и оградить ее от всякого отдельного посредничества. Это легко было сделать, и одна из двух целей была достигнута. Но вторая? Достигнута ли она? Приняты ли гарантии, чтобы спасти христиан от тягостного рабства и угнетения? Увы! В этом отношении Европа поверила словам, бумаге, без всякого ручательства. Еще в первых нотах 8 августа 1854г., когда стали думать о прекращении войны и составили знаменитые четыре пункта гарантий, положено было потребовать от Порты сохранения религиозных прав всех христиан. То же выражено было и в мемории 28 декабря 1854г., представленной санкт-петербургскому кабинету. Наконец, в прелиминарном проекте 1 февраля 1856г., составленном в Вене и приложенном к протоколу первого заседания Парижского конгресса, сказано было в 4-й статье: «Права райя будут сохранены, не нарушая независимости и достоинства султана. Австрия, Франция, Великобритания и Порта согласны между собой в обеспечении политических и религиозных прав христианских подданных Турции, пригласив к этому соглашению и Россию при заключении мира».

Долго обсуждал этот предмет Парижский конгресс со второго своего заседания. Это видно из протоколов 28 февраля, 24 и 25 марта. Хотели согласить две невозможные вещи, верховные права султана и права его подданных, принимая и те, и другие под общее покровительство и посредничество всей Европы. Конгресс забыл, что права райя, которые он хотел сохранить, были утверждены прежними трактатами с Портой, вынужденными у нее силой и уже нарушившими права верховной власти султана, которые теперь тоже хотели сохранить. Для соглашения этих двух несогласных пунктов придумали знаменитый хатт-и-хумаюн, как бы собственно волею султана составленный и обнародованный. В нем обещано сохранение и улучшение всех прав христианских подданных, а чтобы иметь гарантии в исполнении этого обещания, упомянули об этом хатт-и-хумаюне в мирном трактате. За это исполнение конгресс в 9-м пункте договора отказался от всякого вмешательства во внутренние дела Турции.

Что же сделал конгресс? Обеспечил ли он исполнение обещания хатт-и-хумаюна? Обязательны ли они для султана? Вовсе нет. О нем упомянули в трактате, расхвалили мудрость этих обещаний, но не предусмотрели (что вся Европа заранее знала и говорила), что этот документ будет мертвой буквой. И теперь, когда после слишком четырехлетнего невыполнения его произошли ужаснейшие убийства в Сирии, имеет ли Европа право по трактату на посредничество? Нет! Она должна сознаться, что была слишком снисходительна и доверчива, с одной стороны, и слишком несправедлива — с другой. Еще недавно Россия предупреждала все кабинеты, что фанатизм мусульман нисколько не ослаб, не охладел, что готовятся новые вспышки, а прежние угнетения и насильства продолжаются; но Европа довольствовалась обещанием Порты, что она производит следствие и накажет виновных. Надобно было для всеобщего убеждения, чтобы изуверы перерезали несколько тысяч невинных жертв. Только теперь приступили к посредничеству, да и то с какими затруднениями, оговорками, медленностью, как будто для того, чтобы дать возможность к безнаказанности. Все заботятся о буквальном уважении трактата 30 марта 1856г., точно так же как в делах Италии 1859г. забывали положение народов, а думали о букве Венских трактатов. Человечество, вера, цивилизация — вот общий трактат Европы с Турцией. Если она нарушает его, то сама вызывает посредничество и последствия его.

До 1856г. европейские державы имели с Портой трактаты, по которым могли всегда делать ей представления об участи христиан. Теперь спрашивается, уничтожено ли это право трактатом 30 марта 1856 года? Отказалась ли Европа от права защищать своих единоверцев? Отказалась, если рассчитывала, что хатт-и-хумаюн 18 февраля будет выполнен; если поверила, что обещанные реформы будут приведены в исполнение; отказалась, если думала, что нравы, обычаи, страсти и закон корана могут измениться. Но этого не было и быть не могло. Европа, увлеченная своей политической идеей, что Турция необходима для ее равновесия, вздумала принять ее в семейство европейских держав, но, разумеется, с мыслью, что она будет вполне европейской, отбросив древние мусульманские идеи, что меч составляет единственный закон между кораном и подвластными ему народами, что побежденный — значит раб, т. е. вещь, принадлежащая победителю, и что жизнь его, имущество и семейство зависят от воли господина. Вот основная мысль, руководствовавшая Европой в 1856 году. При всем своем враждебном пристрастии против России, порожденном несправедливой и кровопролитной войной, Европа не освобождала Порту от всех прежних ее обязательств, а напротив того, требовала еще большего, вернейшего и обеспеченного улучшения участи христиан. Истинная цель общего протекторства Европы именно в том и состояла. Только за эту цену гарантировала она Турции ее целость и неприкосновенность. Иначе ни война, ни мир не были бы оправданы; иначе за что же было бы принять Турцию в христианское семейство, за что было бы обеспечивать ей будущую политическую безопасность? Одно условие с другим так тесно, нераздельно связано, что очевидно для каждого — без первого не может быть и второго.

Форма условия, правда, имеет некоторые недостатки. Буквально судя, Европа по 9-му пункту Парижского трактата формально отказалась от посредничества во внутренние дела Порты, но самый этот пункт упоминает, что это делается на основании хатт-и-хумаюна 18 февраля, которым христиане уравнены в правах с мусульманами. Здравая логика говорит, что если это не выполнено, то и 9-й пункт не имеет значения.

Напрасно Турция с таким жаром восстала ныне против посредничества в Сирии. Оно было неизбежно, если положение христиан не изменилось, если даже сделалось худшим. Напрасно и Англия противилась этому посредничеству. Она могла иметь свои собственные политические и торговые к этому причины, которых важность и справедливость мы не обсуждаем, но и не должна была ссылаться на 9-й пункт Парижского трактата. Он нарушен не посредничеством, а невыполнением хатт-и-хумаюна. Напрасно и теперь Европа, решаясь на необходимое посредничество, приняла опять те же дипломатические формы, которых недостаток могла она видеть по Парижскому трактату. И теперь опять сказано, что посредничество принимается по желанию Порты... Не известен еще результат этого требования, но если оно и устранено до времени, то сделается необходимым. Пророчествам Кассандры не верил Илион — и погиб».

Написано К. Марксом 25 августа 1860г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №6040, 10 сентября 1860г

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского