Ф. ЭНГЕЛЬС. ГЕРМАНИЯ И ПАНСЛАВИЗМ

 

I

Из достоверных источников сообщают, что нынешний император России обратился к некиим дворам с телеграммой, в которой, между прочим, говорится:

 

«В тот момент, когда Австрия окончательно свяжет себя с Западом или предпримет какой-нибудь открыто враждебный акт против России, Александр II лично станет во главе панславистского движения и сменит нынешний свой титул императора Всероссийского на титул императора всех славян» (?).

 

Это заявление Александра, если оно аутентично, является первым откровенным высказыванием с начала войны. Это первый шаг к тому, чтобы придать войне европейский характер, который до сих пор лишь угадывался за всякого рода отговорками и предлогами, протоколами и договорами, параграфами из Ваттеля и цитатами из Пуфендорфа. Вопрос о независимости, даже о существовании Турции отодвигается тем самым на задний план. Теперь вопрос стоит уже не о том, кто будет править в Константинополе, а о том, кто будет господствовать над всей Европой. Славяне, давно раздираемые внутренними распрями, оттесненные к востоку немцами, покоренные частично немцами, турками и венграми, незаметно вновь объединяя после 1815г. отдельные свои ветви, путем постепенного распространения панславизма, впервые заявляют теперь о своем единстве и тем самым объявляют смертельную войну романо-кельтским и германским народам, которые до сих пор господствовали в Европе. Панславизм — это не только движение за национальную независимость; это — движение, которое стремится свести на нет то, что было создано историей за тысячелетие; движение, которое не может достигнуть своей цели, не стерев с карты Европы Турцию, Венгрию и половину Германии, а добившись этого результата, не сможет обеспечить своего будущего иначе, как путем покорения Европы. Панславизм из символа веры превратился теперь в политическую программу, имея 800000 штыков в своем распоряжении. Он ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы — России.

Следующий вопрос, на который мы должны дать ответ, — это в какой степени Австрия затронута панславизмом в той форме, которую ему придала Россия? Из 70 миллионов славян, живущих к востоку от Богемского леса и Альп Каринтии, почти 15 миллионов находятся под австрийским скипетром, включая представителей почти всех разновидностей славянского языка. Богемская или чешская ветвь (6 миллионов) полностью находится под австрийским владычеством, польская — представлена почти 3 миллионами галицийских поляков, русская — 3 миллионами малороссов (русинов, рутенов) в Галиции и на северо-востоке Венгрии, —единственной русской народностью, находящейся за пределами Российской империи; южнославянская ветвь представлена почти 3 миллионами словенцев (каринтийцев и хорватов) и сербов с небольшим числом рассеянных здесь и там болгар. Австрийские славяне распадаются, таким образом, на две группы: одна из них состоит из обломков национальностей, собственная история которых принадлежит прошлому, а нынешнее историческое развитие связано с нациями отличных от них рас и языков. Их тяжелое положение как национальностей довершается тем, что эти печальные остатки былого величия не обладают никакой национальной организацией внутри Австрии, напротив, они рассеяны по различным провинциям. Словенцы, хотя они составляют едва полтора миллиона человек, разбросаны по различным областям Крайны, Каринтии, Штирии, Хорватии и Юго-Западной Венгрии. Чехи, самая многочисленная народность среди австрийских славян, живут частью в Бо­гемии, частью в Моравии, а частью (словацкая линия) в Северо-Западной Венгрии. Поэтому указанные национальности, хотя и живут исключительно на австрийской территории, отнюдь не признаются конституированными в различные нации. Они рассматриваются как привески либо немецкой, либо венгерской нации, и фактически ничего другого собой не представляют. Вторая группа австрийских славян состоит из осколков различных народностей, которые отделились в ходе истории от основной массы своей нации и главный центр которых находится поэтому вне Австрии. Так, австрийские поляки тяготеют к русской Польше, как к своему естественному центру, русины — к другим объединившимся с Россией малороссийским областям, а сербы — к турецкой Сербии. То, что каждый из этих оторвавшихся от своих национальностей осколков тяготеет к своему естественному центру, понятно само собой, и явление это становится все более очевидным, по мере того как среди них распространяется цивилизация и в силу этого растет потребность в национально-исторической деятельности. В том и другом случае австрийские славяне представляют собой только disjecta membra {разбросанные члены, разрозненные части}, которые стремятся к воссоединению либо друг с другом, либо каждая с основной массой своей национальности. В этом заключается причина, почему панславизм является не русским, а австрийским изобретением. Чтобы обеспечить возрождение каждой отдельной славянской национальности, различные славянские народности в Австрии начинают выступать в пользу объединения всех славянских народностей в Европе. Россия, сильная сама по себе, Польша, проникнутая сознанием непоко­лебимой устойчивости своего национального существования и к тому же открыто враждебная славянской России, — обе эти нации не были, очевидно, призваны к тому, чтобы изобрести панславизм. Сербы и болгары, находившиеся под властью Турции, были еще слишком варварами для того, чтобы выдвинуть такую идею; болгары спокойно подчинялись туркам, а сербы были поглощены борьбой за свою собственную независимость.

 

II

Первоначальная форма панславизма была чисто литературная. Родоначальниками его были Добровский, чех, основоположник научной филологии славянских диалектов, и Коллар, словацкий поэт из венгерского Прикарпатья. У Добровского преобладал энтузиазм ученого и исследователя, у Коллара быстро возобладали политические идеи. Вначале панславизм довольствовался элегиями, и главной темой его поэзии были величие прошлого, позор, несчастье и иноземный гнет в на­стоящем. «Неужели, о боже, не найдется человека на земле, который отдал бы справедливость славянину?» Мечты о панславистской империи, диктующей законы Европе, тогда еще едва обозначались. Но элегический период скоро кончился, а вместе с ним и призывы к простой «справедливости для славян».

Исторические исследования, охватывающие политическое, литературное и лингвистическое развитие славян, сделали в Австрии гигантские успехи. Шафарик, Копипгар и Миклошич как лингвисты, Палацкий как историк стали во главе движения, за ними следовало множество других менее одаренных или вовсе лишенных дарований ученых, как Ганка, Гай и другие. Славные эпохи чешской и сербской истории рисовались в ярких красках в противовес униженному и жалкому положению этих национальностей в настоящем; и точно так же, как в остальной части Германии под флагом «философии» подвергались критике политика и теология, в Австрии, на глазах у Меттерниха, филология была использована панславистами для проповеди учения о единстве славян и для создания политической партии, очевидной целью которой было коренное изменение положения всех национальностей в Австрии и даже превращение ее в большую славянскую империю.

Смешение языков, царящее к востоку от Богемии и Каринтии, вплоть до Черного моря, поистине поразительно. Процесс денационализации среди славян, живущих по соседству с Германией, медленное, но непрерывное продвижение вперед немцев, вторжение венгров, в результате которого северные и южные славяне оказались разделенными компактной семимиллионной массой финской национальности, наличие турок, татар, валахов, вклинившихся в расположение славянских народностей, — все это создало настоящий языковый Вавилон. Язык меняется от деревни к деревне, чуть ли не от одной фермы к другой. Даже в Богемии из 5 миллионов населения насчитывается 2 миллиона немцев и 3 миллиона славян, окруженных, кроме того, с трех сторон немцами. Так же обстоит дело со славянскими народностями Австрии. Возвратить славянам все исконные славянские земли, превратить Австрию, за исключением Тироля и Ломбар­дии, в славянскую империю, что является целью панславистов, значило бы объявить совершенно недействительным историческое развитие последнего тысячелетия, отрезать одну треть Германии и всю Венгрию и превратить Вену и Будапешт в славянские города, — подобным действиям не могли симпатизировать немцы и венгры, владеющие этими областями. К тому же различия между славянскими диалектами так велики, что за редким исключением, люди, говорящие на них, друг друга не понимают. Это было комическим образом доказано на Славянском съезде в Праге в 1848г., где после различных бесплодных попыток найти общий, понятный для всех язык, участники его вынуждены были, в конце концов, говорить на самом нена­вистном для всех них языке — на немецком.

Мы видим, таким образом, что австрийскому панславизму не хватало важнейших факторов для достижения успеха: массы и единства. Массы не хватало потому, что панславистская партия, охватывающая лишь часть образованных классов, не пользовалась никаким влиянием в народе и была поэтому недостаточно сильна, чтобы одновременно оказать сопротивление австрийскому правительству и немецкой и венгерской национальностям, которым она бросала вызов. Единства не было потому, что ее принцип единства был чисто идеальным и при первой же попытке претворения в жизнь потерпел крушение благодаря различию в языках. Пока панславизм оставался чисто австрийским движением, он не представлял большой опасности, но очень скоро для него нашелся тот центр единства и массы, в котором он нуждался.

Национальное движение турецких сербов в начале этого столетия скоро обратило внимание русского правительства на тот факт, что Турцию населядо примерно 7 миллионов славян, язык которых из всех славянских диалектов больше всего сходен с русским, а религия и церковный язык — старославянский или церковнославянский — совершенно те же, что у русских. Именно среди этих сербов и болгар Россия впервые начала панславистскую агитацию, опираясь на свое положение главы и покровительницы греко-православной церкви. Как только панславистское движение пустило кое-какие корни в Австрии, Россия очень скоро распространила разветвления своей агентуры на области своих союзников. Там, где она сталкивалась со славянами, принадлежащими к римско-католической церкви, религиозная сторона вопроса опускалась, и Россия выступала только как центр притяжения для всех славян, как ядро, вокруг которого возрожденные славянские народности могут выкристаллизоваться в сильный и единый народ, призванный создать великую славянскую империю от Эльбы до Китая и от Адриатического моря до Ледовитого океана. Итак, здесь были найдены недостающие масса и единство! Панславизм сразу попал в ловушку. Он произнес, таким образом, свой собственный приговор. Чтобы заново утвердить воображаемые национальности, панслависты объявили себя готовыми принести в жертву русско-монгольскому варварству восьмисотлетнее фактическое участие в цивилизации. Разве это не было естественным результатом движения, начавшегося с решительной реакции против хода развития европейской цивилизации и стремившегося повернуть вспять мировую историю?

Меттерних в годы своего наибольшего могущества распознал опасность и заметил русские интриги. Он подавлял это движение всеми имевшимися в его распоряжении средствами. Но все применяемые им средства можно обозначить одним словом — репрессии. Единственно действительное средство — свободное развитие немецкого и венгерского духа, вполне достаточное для того, чтобы рассеять славянский призрак, — противоречило системе его мелкой политики. В результате, после падения Меттерниха. в 1848г. славянское движение вспыхнуло с новой силой, охватив более широкие слои населения, чем когда-либо раньше. Но тут сразу же обнаружился его глубоко реакционный характер. В то время как движения немцев и венгров в Австрии были определенно прогрессивными, — именно славяне спасли старую систему от разрушения, дали возможность Радецкому продвинуться к Минчо, а Виндишгрецу — захватить Вену. Чтобы установить полную зависимость Австрии от славян, великий славянский резерв, русская армия, должен был в 1849г. спуститься в Венгрию и там продиктовать ей мир.

Но если присоединение панславистского движения к России было его самоосуждением, то Австрия не менее явно признала свою нежизнеспособность, когда решила принять, даже призвать эту славянскую помощь против трех наций в ее владениях, которые только и обладают историческими жизненными силами и проявляют их, — против немцев, итальянцев и венгров. Начиная с 1848г., этот долг перед панславизмом не переставал тяготеть над Австрией, и сознание этого долга было главной пружиной австрийской политики.

Австрия начала с того, что стала действовать против славян на своей собственной территории, а это было невозможно без проведения хотя бы отчасти прогрессивной политики. Привилегии всех провинций были отменены, вместо федеративной была введена централизованная система управления и вместо различных национальностей было предложено признать одну искусственную австрийскую. Несмотря на то, что эти нововведения были направлены отчасти и против немецких, итальянских и венгерских элементов, главной своей тяжестью они пали на менее компактные славянские народности, и немецкий элемент получил солидный перевес. Если внутренняя зависимость от славян была, таким образом, устранена, то зависимость от России осталась, и необходимо было, хотя бы на время и до известной степени, покончить с этой прямой и унизительной зависимостью. Такова была истинная причина, правда, колеб­лющейся, но, по крайней мере, открыто провозглашенной антирусской политики Австрии в восточном вопросе. С другой стороны, панславизм не исчез; он глубоко оскорблен, негодует, молчит и со времени интервенции в Венгрии смотрит на русского императора как на предопределенного ему мессию. Не паша задача исследовать вопрос о том, может ли Австрия, в случае открытого выступления России в качестве главы панславизма, ответить уступками Венгрии и Польше, не подвергая опасности свое существование. Ясно одно: теперь уже не только Россия, а целый панславистский заговор грозит основать свое царство на развалинах Европы. Объединение всех славян ввиду несомненной силы, которой оно обладает и которую может еще приобрести, скоро вынудит противостоящую ему силу выступить в совершенно иной форме, чем до сих пор. Мы в данном случае не говорили ни о поляках, которые, к их чести, большей частью враждебны панславизму, ни о мнимо демократической и социалистической форме панславизма, которая в сущности отличается лишь одной своей фразеологией и лицемерием от обычного, откровенного русского панславизма. Так же мало говорили мы о представителях немецкой спекулятивной философии, которые вследствие своего фантастического невежества опустились до роли орудия русского заговора. Мы еще вернемся к этому и подробно остановимся на этих и других связанных с панславизмом вопросах.

Написано Ф. Энгельсом около 17 апреля 1855г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» №№185 и 189, 21 и 24 апреля 1855г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Hosted by uCoz