К. МАРКС. К ИСТОРИИ СОЮЗА С ФРАНЦИЕЙ
Лондон, 24 марта. Газета «Press», орган Дизраэли, вызвала на прошлой неделе бурю в стакане
воды своим утверждением, что «император Луи» является единственным препятствием
на пути к заключению мира и что он связал с собой Австрию, заключив с ней
секретное «соглашение», от которого она стремится освободиться. Тори до сих пор
защищали англо-французский союз как свое детище. Разве лорд Малмсбери не
скрепил союз с Бонапартом? Разве Дизраэли не осыпал едкими насмешками в
парламенте Грехема и Вуда за то, что они якобы преступно клеветали перед своими
избирателями на государственный переворот 2 декабря? Разве в течение двух лет
тори не были самыми ярыми глашатаями войны как с парламентской трибуны, так и в
прессе? И теперь вдруг без всякого перехода и без всяких церемоний — инсинуации
против союза с Францией, колкости по адресу «императора Луи» и проповедь мира!
Дряхлый орган маститых тори «Morning Herald», не посвященный в тайну вождей партии, с
сомнением качал головой и бормотал резкие слова протеста против непонятных для
него галлюцинаций газеты «Press». Последняя, однако, сегодня снова возвращается к роковой теме.
На самом видном месте она печатает жирным шрифтом следующее сообщение:
«Выяснились важные обстоятельства. Когда
мы недавно писали, у нас были основания предполагать, что congress re infecta {конгресс, не закончив дела} будет прерван и лорд Джон Рассел
сразу же вернется в Англию. Тон Австрии по отношению к России, изменившийся после
смерти императора Николая, и в особенности заявление австрийского императора,
направленное Александру II, несомненно
способствовали такому исходу. У нас имеются основания предполагать, что
французский император устранил препятствия, стоявшие на пути к всеобщему
умиротворению, и что Франция согласится на полное очищение Крыма, не ставя
никаких условий относительно разрушения или сокращения укреплений в этом
районе».
В пояснение этого пророчества «Press» ссылается на «достоверные подробности,
сообщаемые в ее передовой статье». Но как раз эти подробности странным образом
противоречат основанному на них и столь поспешно сделанному заключению.
«Дела в Вене», — говорится в передовой
статье, — «с каждым часом принимают все менее разумный и благоприятный оборот;
поэтому важно, чтобы просвещенное мнение по обе стороны Ла-Манша употребило все
свое влияние, дабы предотвратить результаты, которые могли бы вызвать раздражение
и сожаление. Если бы в 1853г. наши министры проявили искренность в отношении
англо-французского союза, то, вероятно, не было бы и повода к войне; а если бы
войны избежать не удалось, то она велась бы, по всей вероятности, успешно и
победоносно. Вместо заключения дружественного союза с Францией английское
правительство потратило целый год на то, чтобы добиться Adhäsion {привлечения, присоединения} крупных немецких
государств, как оно это
называло. Войну западных держав с Россией нельзя было оправдать не чем иным,
кроме как твердым решением ощутимо урезать ее империю на юге. Это было
единственным решением восточного вопроса. В 1853г. момент был благоприятным,
его упустили. Тратили зря время и деньги, поступились армией и славой. Если бы
в 1853г. мы были искренни с Францией, то немецкие державы были бы вынуждены
пойти за нами. А что получилось теперь? Австрийский император заверил
императора Александра в том, что «Австрия не стремится ни к сужению границ
России, ни к тому, чтобы нанести какой-либо ущерб ее владениям». Эти слова допускают
только одно толкование. А что касается тайного соглашения между Францией и
Австрией, на которое мы уже раньше намекали, то из весьма авторитетного
источника нам стало известно, что, хотя это соглашение и носит, видимо,
характер постоянного союза между двумя империями, в нем не содержится ничего
такого, что неизбежно должно было повести к нападению Австрии на Россию. — Русский
император готов принять условия мира, которые, правда, не означают разрешения восточного
вопроса, однако, несомненно, являются признанием провала агрессии и в известной
мере искуплением за совершенное насилие. Мы полагаем, что момент для более
высокой политики упущен, что такое стечение обстоятельств, которое могло бы
обеспечить независимость Европы, не так скоро повторится; все же и сейчас можно
еще добиться мира, выгодного в общем для Европы, благоприятного для Турции и не
бесславного для западных держав. Но мы имеем основание опасаться, что
переговоры о таком мире вестись не будут. Кто препятствует этому? Император
французов. Будь он и сейчас того мнения, что, несмотря на неблагоприятные условия,
восточный вопрос должен быть разрешен, мы бы не стали говорить о том, что
Англии следует отойти. Но мы знаем, что намерения императора совершенно
другие... Французский император изобрел mezzo termino {нечто среднее, средний путь} между сужением русских границ
и переговорами о предполагаемом мире, что является опасным и может стать роковым.
Император мечтает о кампании, полной блестящих подвигов, которая восстановит
его prestige (блеск); кампания должна закончиться
миром, который не изменит территориальные границы Европы и Азии ни на йоту
больше, чем предусматривают австро-русские предложения, согласиться на которые
уже готов был чрезвычайный полномочный представитель Англии в Вене. Не говоря
уже о той части плана, которая означает готовность принести в жертву тысячи
человеческих жизней просто ради восстановления престижа... мы считаем
безрассудность этого плана такой же вопиющей, как и его безнравственность. А
что если кампания, затеянная ради престижа, не удастся?.. Кроме тех
препятствий, которые ставят русские войска в Крыму, не меньшей угрозой, чем
оружие, является чума. Если эта камлания, затеянная ради престижа, не
удастся, что станется с Англией и Францией? На чьей стороне окажутся тогда
великие немецкие державы? Перспектива одна: упадок и гибель Европы. Даже если
бы шансы не были против нас, имеем ли мы право идти навстречу таким опасностям
и притом не ради определенной политики, а ради простой демонстрации? Для повелителя
французов, быть может, и очень мучительно упустить такой удобный случай; не
менее мучительно это и для английского народа. Но государственные деятели
должны считаться с обстоятельствами. Ни Франция, ни Англия, ни Россия не
находятся в 1855г. в таком же положении, как в 1853 году. Горе тем, кто предал
высшие интересы Европы. Пусть постигнет их участь, которую они заслуживают.
Повелитель французов и королева Англии не виноваты, но они не должны, подобно
потерявшим голову игрокам, в безумном порыве разочарования или в пароксизме
отчаяния форсировать надвигающееся на них несчастье».
В той же газете мы находим ссылку на
памфлет Жирардена «La Paix»,
в котором одновременное разоружение Севастополя и Гибралтара приветствуется как
подлинное разрешение вопроса о мире.
«Подумайте только», — восклицает «Press», — «что этот памфлет или, вернее, его
продажа разрешена французским правительством, а его автор является близким и
интимным другом, советником и сотоварищем предполагаемого наследника престола!»
Здесь стоит отметить, что дербиты, органом
которых является «Press»,
стремятся к коалиции с миролюбивой манчестерской школой и что министерство, со
своей стороны, пытается привлечь ее на свою сторону при помощи билля об отмене
штемпельного сбора с газет (к нему мы еще вернемся). Идея чисто демонстративной
кампании, идея европейской войны не ради нанесения удара могуществу противника,
а ради спасения собственного престижа, идея показной войны должна, разумеется,
вывести из себя всякого здравомыслящего англичанина. Возникает вопрос: не
является ли эта идея одной из «idées napoléoniennes», как ее понимает и вынуждена понимать реставрированная
империя?
Написано К. Марксом 24 марта 1855г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Nеuе Oder-Zeitung» №145, 27 марта 1855г.
Перевод с немецкого