К. Маркс и Ф. Энгельс. ОТХОД РУССКИХ ВОЙСК

 

Отход русских войск из Турции оказался гораздо более полным, чем мы ожидали, и более полным, чем теперь представляется необходимым с военной точки зрения даже в самом худшем случае. По-видимому, обязательство, данное царем австрийскому императору, и его приказы русским генералам имеют в виду полную эвакуацию Молдавии и Валахии с тем, чтобы на турецкой земле не осталось совсем русских солдат, в то время как сильная австрийская армия должна немедленно заменить их и отделить друг от друга недавних противников. Но было бы ошибкой предполагать, что отступление русских вызвано их поражением при Силистрии, или принять на веру хвастливые утверждения английских газет, которые изображают это поражение как разгром и рады бы заставить мир поверить, что 15000 или самое большее 17000 человек, предпринявших вылазку из крепости, могли обратить в бегство 100000 или по крайней мере 90000 солдат. Несомненно, русских отбрасывали решительно и с большими потерями снова и снова, как того и заслуживали их опрометчивые, необдуманные, противоречащие военной науке беспорядочные атаки, с какой бы храбростью они ни осуществлялись; турки дрались с непревзойденным героизмом и мужеством и продемонстрировали такой уровень военного искусства, что эта осада останется памятной в истории; но все же у нас нет основания верить, что именно они вынудили противника снять осаду. В самом деле, судя по наиболее достоверным сведениям, русские продолжали удерживать свои батареи на левом берегу и использовали их против крепости после той последней кровавой вылазки, во время которой, как слишком поспешно сообщалось в некоторых телеграммах, эти батареи были якобы захвачены гарнизоном. Истина, очевидно, такова, что русские в конце концов отступили от Силистрии просто потому, что царь договорился с Австрией об отводе своих войск из Дунайских княжеств к определенному сроку. Он распорядился предварительно овладеть Силистрией, чтобы покидая Турцию поднять свой престиж хотя бы одной победой; войскам не удалось выполнить этот приказ, и они были вынуждены отойти, унося с собой позор неудачи. Но этот отход не был бегством, когда враг преследует по пятам. Русские не взяли, а возможно и не смогли бы взять Силистрию даже правильной осадой; вероятно, эта кампания ничего не могла дать им, и в этом случае они должны были бы отступить к Серету; но все же они были сильнее союзников — турок и прочих, по крайней мере для обороны значительно сильнее. Кроме того, они еще не встретились с союзниками и не было ни одного решительного сражения. Поэтому бесспорно, что это отступление к Пруту продиктовано дипломатическими соображениями, а не военной необходимостью, вытекающей из численного перевеса или более умелой стратегии Омер-паши и его союзников в Турции.

Но если было бы ошибкой предполагать, что русских силой заставили отойти от Силистрии, то не меньшей ошибкой было бы не видеть, что все обстоятельства в войне складываются против них и что вмешательство Австрии представляет им наилучший способ улучшить свое положение. Мы здесь не имеем в виду их последовательные неудачи при Олтенице, Четате, Каракале или Силистрии — все эти сравнительно мелкие бои, где турки били их и где они ни разу не смогли противопоставить им такие же успехи. Все эти столкновения вместе взятые не имели решающих результатов; зато в Азии русских все время бьют, и сейчас им грозит там окончательное поражение. Из многочисленных крепостей на Черном море у них осталось всего две; а внутри страны Шамиль и его горцы не только очистили от ненавистного московита ближайшие горы и долины, но также отрезали графа Воронцова от России и, действуя на юге вместе с турками, идут на Тифлис с такой армией, которая, возможно, заставит графа сдаться и отдать все завоеванные с таким трудом и так тяжело удерживаемые закавказские владения России. Потеря этих провинций, стоивших такого количества крови и денег, явилась бы для царя, пожалуй, еще более тяжелым позором, чем поражение в решительном сражении в Турции, и нет сомнения в том, что как только его армия перейдет обратно через Прут, он немедленно пошлет все войска, не используемые для защиты Крыма и Севастополя, на отвоевание кавказских перевалов и на помощь Воронцову. Успехи Шамиля, по всей вероятности, сильно способствовали принятию Россией австрийских требований об эвакуации Дунайских княжеств.

В этой важной сделке, которая так изменяет и усложняет перспективы войны, Австрия занимает важнейшую и выгодную позицию. Это большая победа ее дипломатии и доказательство того уважения, которое ее военные ресурсы внушают воюющим сторонам. Она вмешивается как друг обеих сторон; русские спокойно отходят, уступая ей место; а Порта, подписывая договор, по которому Австрии разрешается оккупация Дунайских княжеств, только следует совету Франции и Англии. Итак, это вооруженный посредник, вмешавшийся в дело с общего согласия воюющих сторон, потому что каждая из них полагает, что такое вмешательство послужит к ее выгоде. Западные державы открыто заявляют, что Австрия действует в их пользу; а, судя по соглашению, существовавшему, как показывают факты, между С.-Петербургом и Веной еще до того, как миру стало известно о вмешательстве Австрии, и до того, как армия Паскевича встретила отпор у Силистрии, Россия» несомненно, тоже считает, что Австрия действует в ее пользу. Кто же из них обманут? Какую из сторон Австрия намеревается предать?

Конечно, Австрия, как и всякая другая держава, заботится исключительно о своих интересах. С одной стороны, эти интересы требуют, чтобы Россия не занимала Дунайских княжеств и не держала в своих руках устья Дуная и Черное море, поскольку в этом направлении идет большая и все увеличивающаяся часть австрийской торговли. Кроме того, аннексия Турции или какой-либо ее части Россией может вызвать волнения в славянском населении Австрийской империи, среди которого панславизм, или союз с Россией, уже имеет многочисленных сторонников. Поэтому ясно, что Австрия согласилась бы на поглощение Турции Россией, только если бы могла в это же самое время распространить свое господство и расширить территорию в каком-нибудь другом направлении, а это невозможно. Но, с другой стороны, австрийская политика в своих симпатиях целиком за царя и против Франции и Англии; подлинная ориентация Австрии всегда будет враждебна западным державам. В Вене не будут сокрушаться о том, что Россию постиг позор в наказание за начатую ею ненужную войну; но Австрия никогда не допустит ее серьезного ослабления, потому что Габсбурги тогда лишились бы единственного друга, который может помочь им выбраться из ближайшего революционного водоворота. Этим, думается нам, исчерпываются мотивы, которые должны управлять действиями венского кабинета на всех дальнейших этапах войны. Австрия будет предавать любую из воюющих сторон, или обе сразу, ровно в той степени, в какой этого будут требовать ее интересы и интересы императорской династии — и не больше.

Тот факт, что Россия отступает и отказывается от захватов и что эвакуированные провинции передаются Австрии, обязывает последнюю впредь охранять Россию от всяких неприятностей. Пусть Австрия сохранит с союзниками номинальную дружбу, но в ее интересах, чтобы все их дальнейшие выступления против царя терпели неудачи; можно быть уверенным, что она пойдет для этого на все, кроме действительного объявления войны, — к этому средству она ни за что не решится прибегнуть. Следовательно, ее политика неизбежно будет предательской по отношению к западным державам; они являются обманутой стороной в договоре, который разрешает австрийской армии запять турецкие провинции; и в свое время, в ходе дальнейшего развития войны, они в этом убедятся.

Дальнейшее развитие войны, по-видимому, не входило в планы английского премьер-министра, лорда Абердина, стремившегося к разрешению конфликта согласно желанию Австрии на основе status quo, возможно, с переходом протектората над Дунайскими княжествами от России к дому Габсбургов. Однако теперь можно считать, что эти планы провалились в результате саморазоблачений лорда Абердина в его пресловутой речи и последовавших дебатов в парламенте, о которых мы даем полный отчет в этом номере газеты. Британский народ, возбужденный этими разоблачениями, не согласится, по крайней мере в настоящее время, заключить мир, не получив в возмещение огромных расходов, понесенных им в связи с войной, какой-то более существенной компенсации, чем простое восстановление прежнего положения. Он считает необходимым сломить Россию, чтобы она не так скоро могла снова нарушать покой во всем мире; и он с нетерпением ждет какого-нибудь громкого военного подвига, вроде захвата Кронштадта или Севастополя. Без подобной ощутимой награды за участие в войне он не согласится на заключение мира. Такие настроения английского народа, вероятно, приведут к немедленной смене министерства и к продолжению войны. Но из этого отнюдь не следует, что если война продолжится, на Россию посыпятся более тяжелые удары, чем те, какие она уже испытала, — разве что турки и черкесы без всякой помощи с запада завоюют ее закавказские провинции. И судя по людям, которые, вероятно, окажутся у власти в Лондоне после отставки лорда Абердина, по их поступкам с начала войны и до сего дня вполне можно ожидать, что они в один прекрасный день заключат мирный договор на той самой основе, за приверженность к которой лорд Абердин теперь лишается своего поста. До сих пор австрийская дипломатия действовала с успехом; очень вероятно, что и окончательная победа останется за ней.

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом 19—23 июня 1854г

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №4126, 10 июля 1854г в качестве передовой