Ф. Энгельс. ЗНАМЕНИТАЯ ПОБЕДА

 

Английские газеты не скупятся на язвительные комментарии по поводу того, что царь наградил генерала Остен-Сакена за его участие в последнем сражении между союзным флотом и береговыми укреплениями, защищающими одесский порт. Они считают, что это сражение принесло полную победу союзникам, а ликование своего противника оценивают как новый пример московитского бахвальства и императорской лжи. Мы, со своей стороны, вовсе не питая особых симпатий к царю или Остен-Сакену, хотя последний несомненно умный и решительный человек (он брат другого генерала Остен-Сакена, командующего армейским корпусом в Дунайских княжествах), все же считаем, что эта «победа» под Одессой заслуживает большего внимания и что было бы полезно установить, какая из сторон занимается самовосхвалением и измышлениями; тем более, что до сих пор это первый и единственный бой между союзниками и русскими, о котором нам что-либо известно.

Из опубликованных обеими сторонами официальных документов явствует, что целью появления флота союзников перед Одессой было потребовать от губернатора, в качестве возмещения за выстрел по британскому парламентерскому флагу, выдачи всех английских, французских и русских судов, находящихся в порту. Союзникам должно было быть заведомо известно, что они не получат никакого ответа на эти требования, и они, очевидно, были подготовлены к тому, чтобы взять силой то, о чем они тщетно просили бы; коль скоро это им не удалось, значит, они потерпели самое настоящее поражение, независимо от того, какой урон они нанесли противнику.

Каково же было соотношение сил? Самый указ русского правительства о назначении Остен-Сакена начальником обширной области, расположенной непосредственно в тылу Дунайской армии, и тот факт, что он выбрал своей резиденцией Одессу, показывают, какое значение русские — с полным к тому основанием — придают этому пункту. Именно в Одессе неприятельский десант мог бы нанести русским наибольший ущерб. Неприятель нашел бы там ресурсы не только большого города, но и житницы всей Европы; там он оказался бы ближе всего к коммуникациям и линии возможного отступления русской армии, находящейся в Турции. При этих обстоятельствах союзные адмиралы не могли не знать, что город обороняется многочисленным гарнизоном и что любая попытка высадить десант, с тем контингентом матросов и солдат морской пехоты, который они смогут выделить на эту операцию, будет немедленно отражена. Но не высадив десанта и не заняв, пусть на короткое время, если не самый город, то хотя бы порт, они не могли рассчитывать на освобождение задержанных там британских и французских судов. Единственный их шанс на осуществление этой цели состоял в том, чтобы подвергнуть город самой ожесточенной бомбардировке, сделав опасным дальнейшее пребывание в нем каких-либо войск, и тогда попытаться освободить корабли. Однако еще неизвестно, можно ли было добиться этого, подвергнув бомбардировке большой город с очень широкими улицами и просторными площадями, где здания, которые могли бы загореться от обстрела, занимают сравнительно мало места. Итак, адмиралам должно было быть известно, что если Остен-Сакен ответит на их ультиматум отказом, они окажутся бессильны настоять на своем. Однако они полагали, что после выстрела по парламентерскому флагу что-то надо было предпринять против Одессы, и потому приступили к делу.

Подходы к Одессе с моря были защищены шестью батареями, вооруженными, повидимому, сорока или пятьюдесятью 24-и 48-фунтовыми орудиями. Из этих батарей участвовали в бою только две или три, так как нападающие держались вне досягаемости огня остальных. Против этих батарей были введены в дело восемь паровых фрегатов, на борту которых насчитывалось около 100 орудий; но так как по характеру операции возможно было использовать лишь орудия одного борта, то перевес, который союзники имели по количеству орудий, был значительно снижен. По калибру орудий силы сторон очевидно были примерно равны, ибо если 24-фунтовая пушка уступает длинноствольной 32-фунтовой, то зато тяжелая 48-фунтовая безусловно равна бомбовым 56-и 68-фунтовым пушкам, которые не выдерживают полного порохового заряда. Наконец, большая уязвимость кораблей, по сравнению с брустверами, и неточность прицела, вызванная движением корабля, ставят орудия береговых батарей в преимущественное положение по отношению к судовой артиллерии, даже при более значительном численном превосходстве последней. Примером может служить бой при Эккернфёрде в Шлезвиге (1849г), где две батареи, насчитывавшие 20 орудий, разбили корабль, вооруженный 84 орудиями, вывели из строя 44-орудийный фрегат, который был захвачен, и отбили нападение двух сильно вооруженных пароходов.

Итак, можно считать, что бой, поскольку в нем участвовала только береговая артиллерия и восемь пароходов, был более или менее равный, если даже принять во внимание большую дальнобойность и меткость стрельбы, которой, как обнаружилось в ходе сражения, обладают англо-французские орудия. Вследствие этого разрушительная работа подвигалась очень медленно. Единственным результатом многих часов стрельбы был вывод из строя двух русских орудий. Наконец, союзники придвинулись ближе и изменили свою тактику. Они перестали обстреливать каменные стены батарей и начали осыпать снарядами и зажигательными ракетами русские корабли и военные здания в порту и вокруг него. Это дало результат. Объект, по которому целились, был теперь достаточно велик, чтобы каждый снаряд попадал в какое-нибудь уязвимое место, и вскоре все было охвачено пламенем. Пороховой погрёб позади той батареи на голове мола, которая оказывала наиболее упорное сопротивление и на которую с самого начала был направлен главный удар, взорвался; этот взрыв и распространение пожара вокруг вынудили гарнизон батареи отступить. Как обычно, русские артиллеристы и здесь показали весьма мало искусства, но очень много отваги. Их орудия и картечь были, по-видимому, весьма низкого качества, а порох — чрезвычайно слабым.

Этим, собственно, и ограничивается результат всего боя. Был подавлен огонь четырех орудий русской батареи на голове мола; все остальные батареи едва ли понесли какой-либо урон. Взрыв порохового погреба, очевидно, особенной силой не отличался; судя по тому, что погреб находился непосредственно позади батареи, он обслуживал лишь данную батарею, и в нем хранились лишь боевые припасы на один день, скажем, от 60 до 100 снарядов на каждое из четырех орудий; если же вычесть из этого вероятное количество уже расстрелянных в течение дня снарядов, то можно считать, что там оставалось не более 300 пороховых зарядов. У нас нет никаких данных, чтобы определить размеры ущерба, причиненного другим строениям; союзники, естественно, установить его не могли, а русские определяют его как самый незначительный. Впрочем, из сообщения русских явствует, что сожженные суда не были, как утверждается в англо-французских сообщениях, военными кораблями; вероятно, это были, наряду с несколькими торговыми судами, транспорты и правительственные пассажирские пароходы. Следует отметить, что мы и раньше ничего не слышали о том, чтобы какие-либо русские военные корабли находились в Одессе.

Во время боя двум французским и одному или двум английским торговым судам удалось ускользнуть из порта; семь британских торговых судов находятся там под арестом по сей день. Таким образом, «доблестные» адмиралы не сумели добиться выполнения своих требований, а раз им пришлось отступить, не добившись определенных результатов, выведя из строя всего одну из шести батарей, они должны считать свое нападение отбитым. Людей они потеряли очень мало; но корпуса нескольких кораблей получили повреждения, а французский пароход «Вобан» загорелся от каленого ядра и вынужден был на время выйти из боя.

Вот к чему сводится то, что британская пресса называет «славными вестями из Одессы» и что в глазах англичан искупило все прежние промахи адмирала Дандаса. Более того, этот бой настолько сильно поднял дух в Англии, что нам всерьез сообщали, будто адмиралы, убедившись в огромном превосходстве своей артиллерии над артиллерией русских в отношении дальнобойности, твердо решили попытаться бомбардировать Севастополь; они якобы даже побывали там и дали несколько залпов. Но это чистейшая выдумка; кто хоть раз видел план Севастополя, знает, что любое нападение — с бомбардировкой или без нее — на этот город и порт, если оно не сводится к простому показному бою вне бухты, должно происходить в узком водном пространстве и в пределах досягаемости огня даже полевых орудий.

В добавление к этому сухому exposé {изложению} мы позволим себе сказать, что хвастовство наших английских коллег по поводу этого боя, — в котором их нападение было полностью отражено, а поставленные цели не достигнуты, — мало чем отличается от общего тона их предыдущих рассуждений и утверждений, касающихся хода войны. Каков бы ни был исход войны, беспристрастный историк, думается нам, должен будет отметить, что измышления, увертки, обман, дипломатические уловки, военное бахвальство и ложь, ознаменовавшие первые этапы борьбы, пускались в ход Англией в такой же мере, как и Россией.

Написано Ф. Энгельсом 15 мая 1854г

Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №4098, 6 июня 1854г в качестве передовой

Перевод с английского