К

К. Маркс. ПОРАЖЕНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА ПО ФИНАНСОВОМУ ВОПРОСУ. – ИЗВОЗЧИКИ. – ИРЛАНДИЯ. – РУССКИЙ ВОПРОС

Лондон, пятница, 29 июля 1853г

Г-н Гладстон внес на вчерашнем заседании палаты общин резолюцию, предусматривающую принятие мер по созданию государственного консолидированного фонда для оплаты облигаций Компании Южных морей, которые оказались необмененными вопреки финансовому проекту Гладстона. Внесением этой резолюции» г-н Гладстон признал полное крушение своего плана конверсии. Кроме этого небольшого поражения, министерство потерпело весьма тяжелое поражение в связи с его биллем об Индии. Сэр Джон Пакингтон предложил внести дополнение, в силу которого соляная монополия должна быть отменена, а производство и продажа соли в Индии должны стать совершенно свободными, подлежа лишь обложению акцизным сбором или каким-либо другим налогом. Предложение было принято 117 голосами против 107, несмотря на отчаянное сопротивление сэра Чарлза Вуда, лорда Джона Рассела, сэра Дж. Хогга, сэра Г. Маддока и г-на Лоу (из «Times»). Олигархия, добившись успеха по вопросу о повышении оклада председателю Контрольного совета до 5 тыс. ф. ст., намеревается теперь повысить жалованье безупречным директорам Ост-Индской компании — с 300 ф. ст. до 1000 ф. ст., а председателю и вице-председателю Совета директоров до 1500 фунтов стерлингов. Очевидно, олигархия предполагает, что Индия обладает такой же волшебной силой, какая в Индостане приписывается листве сказочного дерева, растущего якобы на высочайших вершинах Гималаев, — превращать в золото все, что к ней прикасается; разница заключается лишь в том, что легковерный индиец надеется получить золото из сока листьев, просвещенный же англичанин надеется выжать его из крови индийского населения.

В «Тысяче и одной ночи» изображен китайский император, который, встав в одно прекрасное утро и подойдя к окну, чтобы полюбоваться дворцом Аладина, был удивлен, не увидя ничего, кроме пустого места. Он вызвал своего великого визиря и спросил его, видит ли он дворец. Великий визирь не мог ничего разглядеть и был удивлен не менее императора, который, разгневавшись, приказал своей страже схватить Аладина. Лондонская публика, проснувшись в среду утром, оказалась в положении, весьма схожем с положением сказочного китайского императора. Лондон выглядел так, как будто он перестал быть городом. Там, где мы привыкли что-то видеть, было и продолжало быть пустое место. И если глаза поражал пустынный вид площадей, то уши поражала мертвая тишина. Что же, однако, произошло в Лондоне? Революция извозчиков! Извозчики и их кэбы как бы чудом исчезли с улиц, со своих стоянок, с площадей у железнодорожных вокзалов. Владельцы наемных экипажей и кучера восстали против нового закона об извозчиках, против этого великого и почти «уникального» акта «министерства всех талантов». Они забастовали.

Неоднократно замечалось, что британская публика бывает время от времени подвержена приступам морального рвения и что через каждые шесть или семь лет ее добродетель становится неистовой и обуреваемой желанием сразиться с пороком. Объектом подобного приступа морального и патриотического рвения в настоящее время явился бедный кэбби. Его вымогательствам, от которых страдали беззащитные дамы и тучные дельцы из Сити, следовало-де положить конец, а плату за проезд снизить с одного шиллинга до шести пенсов за милю. Шестипенсовая мораль стала эпидемической. Министерство, в лице г-на Фицроя, выработало драконовский закон против кэбби, определяющий его обязанности перед публикой и в то же время подчиняющий оплату его поездок, его «экипаж», его лошадей и его нравственность законодательному регулированию парламентом. По-видимому, имелось в виду насильно превратить кэбби в образчик британской респектабельности. Нынешнее поколение не может обойтись без того, чтобы не сотворить по крайней мере одну добродетельную и бескорыстную категорию граждан, и для этого были избраны кэбби. «Министерство всех талантов» настолько горело желанием провести в жизнь свой законодательный шедевр, что закон об извозчиках, едва пройдя через палаты, был уже введен в действие, прежде чем была готова хотя бы часть необходимых для этого условий. Никто не позаботился о том, чтобы лондонские кади имели под рукой точные копии новых правил и таблиц расстояний и расценок; вместо этого полицейские судьи получили в самой общей форме указания разрешать все конфликты, возникающие между кэбби и публикой. Таким образом, в течение двух недель мы были свидетелями разнообразного и возвышенного зрелища разыгравшейся перед судьями непрерывной борьбы между целой армией шестипенсовых Гемпденов и «свирепыми» извозчиками; из них первые сражались за добродетель, а вторые — за деньги. День за днем кэбби читались нравоучения, им выносили приговоры, их заключали в тюрьму. Наконец, они убедились, что при новом тарифе они не в состоянии вносить своим хозяевам прежнюю арендную плату. Хозяева и извозчики собрались все вместе на свою mons sacer — в Нэшионал-холл в Холборне, где и пришли к ужасному решению, приведшему к исчезновению на три дня извозчиков с улиц Лондона. Двух вещей они уже добились: во-первых, министерство в лице г-на Фицроя настолько изменило свой собственный закон, что почти аннулировало его; а во-вторых, восточный вопрос, датский coup d'etat {государственный переворот}, плохой урожай и надвигающаяся эпидемия холеры — все это исчезло перед лицом великой борьбы между общественной добродетелью, настаивавшей на. уплате шести пенсов за милю, и частным интересом, настаивавшем на уплате двенадцати пенсов.

«Забастовка» стоит в порядке дня. В течение этой недели бастовало 5000 углекопов в северных угольных районах, от 400 до 500 поденщиков—резчиков пробки в Лондоне, около 2000 рабочих, работавших у различных владельцев товарных пристаней на Темзе; забастовали и полицейские в Гулле, такая же попытка была сделана полицейскими Сити и всей столичной полицией, и, наконец, под боком у парламента забастовали каменщики, работавшие в капелле св. Стефана.

«Мир становится сущим раем для трудящихся, люди приобретают цену!» — восклицает «Times». В 1849, 1850, 1851 и 1852гг, в то время как торговля неизменно росла, подъем промышленности достиг невиданных ранее размеров и прибыли непрерывно повышались, заработная плата в общем оставалась неизменной, а в большинстве случаев даже удерживалась на более низком уровне, установившемся в результате кризиса 1847 года. После того как эмиграция понизила численность населения, а повышение цен на предметы первой необходимости обострило аппетит народа, вспыхнули забастовки, благодаря которым заработная плата поднялась. И вот мир сделался сущим раем для рабочих — в глазах «Times». Чтобы райские условия низвести до земных, фабричные лорды Ланкашира образовали ассоциацию с целью взаимной поддержки и совместной борьбы против требований народных масс. Но, не довольствуясь противопоставлением своего объединения объединению рабочих, буржуазия грозит прибегнуть к вмешательству закона, — закона, который продиктован ею же самой. О том, как это будет осуществляться, можно заключить из следующих злобных излияний газеты «Morning Post», органа либерального и любезного Пальмерстона.

«Если среди проявлений безнравственности есть вещи, которые особенно заслуживают того, чтобы за них карали железной рукой, то к этому относится система забастовок... Необходимо строгое и скорое наказание руководителей и главарей этих союзов. Не было бы никаким нарушением свободы продажи труда, если бы этих людей подвергали наказанию розгами... Глупо утверждать, что это было бы покушением на свободу продажи труда. Пока те, кто снабжает рынок труда, воздерживаются от действий, подвергающих опасности интересы страны, им можно предоставить самим договариваться об условиях своего найма с работодателями».

В известных, обусловленных обстоятельствами пределах трудящимся будет дана возможность воображать, что они являются свободными контрагентами производства и что их договоры с хозяевами заключены по обоюдному соглашению. Но лишь только они будут выходить за эти пределы, их открыто будут принуждать работать на условиях, предписанных парламентом, этим постоянным объединенным комитетом правящих классов против народа. Глубокомыслие и философский ум пальмерстоновского органа любопытным образом обнаружились в его вчерашнем открытии, согласно которому «из всех классов этой страны наиболее трудно живется беднякам из высших кругов», бедным аристократам, которым приходится ездить в наемных экипажах, а не в собственных «каретах».

Нас уверяют, что как весь мир вообще, так, в частности, и Ирландия становится сущим раем для трудящихся в результате голода и массового выезда населения. Если заработная плата в Ирландии действительно столь высока, почему же тогда ирландские трудящиеся массами перебираются в Англию для постоянного поселения по эту сторону «пруда», в то время как раньше они каждый раз возвращались обратно после окончания полевых работ? Если социальные условия, в которых живет ирландский народ, настолько улучшились, чем же в таком случае объясняется столь страшный рост среди него психических заболеваний, начиная с 1847 и в особенности с 1851 года? Взгляните на нижеследующие данные, взятые из «Шестого отчета окружных уголовных и частных домов для умалишенных в Ирландии»:

	Общее число принятых в дома	Из них:
	Общее число принятых в дома	мужчин	женщин
1851г	2584	1301	1283
1852г	2662	1276	1386
1853г, март	2870	1447	1423

И это та самая страна, в которой знаменитый Свифт, основатель первого в Ирландии дома для умалишенных, сомневался, удастся ли найти всего-навсего 90 сумасшедших!

Чартистская агитация, возобновленная Эрнестом Джонсом, энергично развивается; 30-го текущего месяца состоится огромный митинг лондонских чартистов на открытом воздухе на Кеннингтон-коммон, как раз в том месте, где происходило знаменитое собрание 10 апреля 1848 года.

Г-н Коббет взял обратно свой билль о рабочем дне на фабриках, дав понять, что он намерен вновь внести его в начале следующей сессии.

Что же касается перспектив для английских финансов и для Англии в целом, то «Manchester Guardian» в передовой статье от 27-го настоящего месяца, полностью подтверждает мои предварительные предположения, высказываясь следующим образом:

«Редко, можно сказать, когда-либо наша коммерческая атмосфера была столь насыщена элементами неуверенности, способными возбудить беспокойство. Мы умышленно употребляем этот мягкий термин. В любой период до отмены хлебных законов и до общего Принятия политики свободы торговли мы употребили бы более сильное выражение — серьезной тревоги. Указанными элементами являются, во-первых, предполагаемый неурожай, во-вторых, отлив золота из подвалов банка и, в-третьих, большая вероятность войны».

Последняя из конституций 1848г уничтожена ныне в результате coup d'etat, совершенного датским королем. Стране дарована конституция в русском духе, и в силу отмены Lex Regia Дания обречена на то, чтобы стать русской провинцией. В одной из своих ближайших статей я охарактеризую положение дел в этой стране.

«Наша политика направлена к тому, чтобы в течение ближайших четырех месяцев ничего не произошло, и я надеюсь, что нам это удастся, ибо люди, вообще говоря, предпочитают выжидать. Но пятый месяц должен быть богат событиями».

Так писал 28 ноября 1828г граф Поццо-ди-Борго графу Нессельроде, и граф Нессельроде действует теперь согласно этому же правилу. Дополнив военный захват Дунайских княжеств захватом их гражданского управления, посылая одну войсковую часть за другой в Бессарабию и в Крым, Россия в то же самое время намекнула Австрии, что ее посредничество, может быть, будет принято, а Бонапарту дала понять, что его предложения, возможно, найдут благоприятный прием у царя. Министрам в Париже и Лондоне нарисовали приятную перспективу: Николай, наконец, милостиво соизволит принять их извинения. Дворы Европы, подобно султаншам, с замиранием сердца ждали, кому из них бросит платок великодушный повелитель всех правоверных. Продержав их таким образом в состоянии такого напряженного ожидания ряд недель или даже месяцев, Николай вдруг объявил, что ни Англия, ни Франция, ни Австрия, ни Пруссия не должны вмешиваться в его конфликт с Турцией и что переговоры с ней может вести только он один. Очевидно, он именно для того и отозвал свое посольство из Константинополя, чтобы облегчить эти самые переговоры с Турцией. Но в то время как, с одной стороны, он объявляет, что державы не должны вмешиваться в дела России, с другой стороны, представители Франции, Англии, Австрии и Пруссии, как мы узнаем, убивают время на совещании в Вене, вынашивая проекты разрешения восточного вопроса, причем ни турецкий, ни русский посол не принимают участия в этих смехотворных переговорах. 8 июля султан назначил министерство из сторонников войны, чтобы избавиться от состояния вооруженного перемирия, но лорд Редклифф заставил его в тот же вечер дать этому кабинету отставку. Это настолько лишило султана присутствия духа, что он намерен послать в С.-Петербург австрийского курьера, чтобы запросить царя, не возобновит ли он прямые переговоры. От возвращения этого курьера и ответа, который он привезет, будет зависеть поездка в С.-Петербург самого Решид-паши. Из С.-Петербурга он должен будет послать в Константинополь проект новых нот; эти новые ноты пойдут затем обратно в С.-Петербург, и ничего не будет решено до того, как последний ответ вновь вернется из С.-Петербурга в Константинополь. А тем временем наступит пятый месяц, и никакой флот не сможет войти в Черное море. Царь тогда преспокойно перезимует в Дунайских княжествах, где он оплачивает свои расходы теми же обязательствами, которые и по сей день еще циркулируют здесь со времени его прежних оккупации, начиная с 1820 года.

Известно, что сербский министр Гарашанин был отстранен от своего поста по настоянию России. Ободренная этой первой победой, Россия настаивает теперь на отставке всех антирусски настроенных офицеров. Эту меру предполагается распространить также на царствующего князя Александра, чтобы заменить его князем Михаилом Обреновичем, послушным орудием России и русских интересов. Стремясь избежать этого бедствия, а отчасти действуя так под влиянием Австрии, князь Александр пошел против султана и объявил, что желает сохранять строгий нейтралитет. Русские интриги в Сербии следующим образом изображаются в парижской газете «Presse»:

«Всем известно, что русское консульство в Оршове — захудалом селении, в котором не проживает ни одного русского подданного и которое расположено в самой гуще сербского населения, — влачит весьма жалкое существование, но все же является в настоящее время очагом московитской пропаганды. Судебным расследованием установлено, что Россия причастна как к Браиловскому делу 1840г, так и к делу Иоанна Лутцо 1850г, равно как и к недавнему делу об аресте четырнадцати русских офицеров, послужившему причиной отставки министерства Гарашанина. Точно так же известно, что князь Меншиков во время своего пребывания в Константинополе вел через своих агентов подобного же рода интриги в Бруссе и Смирне, равно как и в Салониках, Албании и Греции».

Нет более примечательной черты в русской политике, чем это традиционное постоянство не только в целях, но и в способах их достижения. В теперешнем восточном вопросе нет ни одного осложнения, ни одних переговоров, ни одной официальной ноты, которые не носили бы на себе печать повторения уже известных страниц истории.

В своих теперешних претензиях к султану Россия может сослаться только на Кайнарджийский договор, хотя этот договор отнюдь не предоставлял царю протектората над его единоверцами, но лишь дал ему право соорудить церковь в Стамбуле и взывать к милосердию султана в отношении его христианских подданных. Это совершенно правильно отметил Решид-паша, возражая царю в своей ноте от 14-го числа. Но уже в 1774г, когда подписывался этот договор, Россия имела намерение рано или поздно истолковать его в том смысле, как он был истолкован ею в 1853 году. Тогдашний австрийский интернунций при Оттоманской Порте, барон Тугут, писал в 1774г своему двору:

«Отныне Россия будет всегда в состоянии каждый раз, когда она сочтет момент благоприятным, и без особых предварительных приготовлений, направить из своих портов в Черном море десант против Константинополя. В этом случае, без сомнения, был бы приведен в исполнение заговор, заранее подготовленный совместно с главами православной церкви, и султану не осталось бы ничего иного, как, при первом известии о приближении русских, покинуть свой дворец, бежать в глубь Азии, предоставив трон Европейской Турции более опытному властителю. Как только будет завоевана столица, террор и ревностная поддержка православных христиан, без сомнения, с легкостью обеспечат переход под русский скипетр всего Архипелага, побережья Малой Азии и всей Греции до берегов Адриатики. Обладание этими столь щедро одаренными природой странами, с которыми по богатству и плодородию почвы не может сравниться никакая другая часть света, приведет Россию к такому могуществу, которое затмит все чудеса, рассказываемые историей про великолепие древних монархий».

Россия пыталась уже в 1774г, как и в настоящее время, возбудить честолюбие Австрии перспективой присоединения к ней Боснии, Сербии и Албании. Тот же барон Тугут пишет об этом следующее:

«Подобного рода расширение границ Австрии не вызвало бы зависти со стороны России. Причины этого состоят в том, что присоединение Австрией Боснии, Сербии и т. д., которое при других обстоятельствах очень много значило бы для России, было бы для нее весьма безразлично после того, как в ее руки попала бы остальная часть Оттоманской империи. Ведь жители этих провинций почти исключительно мусульмане и православные: первых не стали бы здесь терпеть в качестве постоянных жителей, последние же, принимая во внимание близкое соседство Восточной Российской империи, не замедлили бы переселиться туда; а если бы они и остались на месте, то их неверность Австрии явилась бы причиной продолжительных беспорядков. Таким образом расширение территории, но без внутреннего усиления, не только не упрочило бы власти австрийского императора, а способствовало бы ее ослаблению».

Желая продемонстрировать традиционную политику России вообще и, в частности, ее виды на Константинополь, политики обычно ссылаются на завещание Петра I218. Но они могли бы пойти еще дальше в глубь истории. Более восьми веков тому назад Святослав, тогда еще языческий великий князь Руси, заявил, собрав своих бояр, что «под владычество Руси должна перейти не только Болгария, но и греческая империя в Европе, а также Богемия и Венгрия». Святослав завоевал Силистрию и угрожал Константинополю в 968 г. н. э., так же как Николай в 1828 году. Вскоре после основания русской империи династия Рюриковичей перенесла свою столицу из Новгорода в Киев для того, чтобы быть ближе к Византии. В одиннадцатом веке Киев подражал во всем Константинополю, и его называли вторым Константинополем; в этом названии нашли свое выражение вековые стремления России. Религия и цивилизация России — византийского происхождения, и ее стремление подчинить себе Византийскую империю, находившуюся тогда в таком же состоянии упадка, как теперь Оттоманская империя, было гораздо более естественным, чем стремление германских императоров завоевать Рим и Италию. Поэтому однообразие целей русской политики обусловлено ее историческим прошлым, ее географическим положением, необходимостью для нее иметь открытые гавани в Архипелаге, как и в Балтийском море, если она хочет удержать свое верховенство в Европе. Но традиционные приемы, при помощи которых Россия преследует свои цели, далеко не заслуживают того восхищения, с которым к ним относятся европейские политики. Если успех этой традиционной политики является доказательством слабости западных держав, то однообразие и шаблонность этой политики свидетельствуют о внутреннем варварстве России. Кому не показалось бы курьезным, если бы Франция пожелала основывать свою политику на завещании Ришелье или капитуляриях Карла Великого? Если просмотреть самые знаменитые документы русской дипломатии, то приходишь к заключению, что как бы тонко, хитроумно, искусно и ловко ни умела она отыскивать слабые стороны европейских монархов, министров и дворов, при всей ее мудрости она всякий раз становилась в тупик, когда нужно было понять исторические движения самих западноевропейских народов. Князь Ливен обнаружил совершенно правильное понимание характера доброго Абердина, когда рассчитывал на его уступчивость по отношению к царю, но он основательно ошибся в своем суждении об английском народе, когда предсказывал продолжение господства тори накануне развернувшегося в 1831г движения за реформу. Граф Поццо-ди-Борго вполне правильно судил о Карле X, но совершенно ложно оценивал французский народ, когда побуждал своего «августейшего повелителя» вступить в переговоры насчет раздела Европы с этим королем накануне его изгнания из Франции. Русская политика со своими традиционными кознями, хитростями и уловками может поймать в свои сети европейские дворы, которые сами являются всего лишь традицией прошлого, но она совершенно бессильна против революционных народов.

В Бейруте американцы вырвали еще одного венгра из когтей австрийского орла. Приятно видеть, что американское вмешательство в европейские дела начинается именно с восточного вопроса. Помимо торгового и военного значения, которое имеет Константинополь в силу своего местоположения, существует еще ряд других, исторических соображений, которые делают вопрос об обладании этим городом предметом постоянного горячего спора между Востоком и Западом. Америка же является самой юной и сильной представительницей Запада.

Константинополь, это — вечный город, это — Рим Востока. Западная цивилизация и восточное варварство при господстве старинных греческих императоров, восточное варварство и западная цивилизация при господстве турок так тесно переплелись между собой, что этот центр теократической империи стал серьезной преградой для европейского прогресса. Когда греческие императоры были вытеснены иконийскими султанами220, дух старой Византийской империи пережил эту перемену династий, и если султан когда-нибудь будет замещен царем, то Bas-Empire {Восточная Римская Империя, Византия} возродится вновь; она будет оказывать тогда еще более деморализующее влияние, чем при старинных императорах, и станет более агрессивной силой, чем при султане. Царь дал бы византийской цивилизации ту опору, которую давали императорам Восточной Римской империи в течение веков русские искатели приключений, составлявшие corps de garde {гвардейский корпус} их вооруженных сил. Борьба между Западной Европой и Россией за обладание Константинополем заключает в себе вопрос о том, падет ли византинизм перед западной цивилизацией или же антагонизм между ними снова оживет в более ужасных и насильственных формах, чем когда-либо раньше. Константинополь, это — золотой мост между Востоком и Западом, и западная цивилизация, подобно солнцу, не может обойти вокруг света, не пройдя через этот мост; а через этот мост нельзя пройти без борьбы с Россией. В руках султана Константинополь — это лишь залог, отданный во временное владение до востребования революцией, и нынешние номинальные властители Западной Европы, которые, со своей стороны, видят на берегах Невы последний оплот своего «порядка», не могут сделать ничего иного, как оставить вопрос нерешенным до тех пор, пока Россия не очутится лицом к лицу со своим настоящим противником — революцией. Революция, которая ниспровергнет западный Рим, одолеет и демоническое влияние восточного Рима.

Те из читателей, которые знакомы с моими статьями о революции и контрреволюции в Германии, написанными для «Tribune» около двух лет тому назад, и которые желают получить наглядное представление о революции, пусть посмотрят картину г-на Хазенклевера, выставленную сейчас в Хрустальном дворце в Нью-Йорке; она изображает вручение петиции рабочих городским властям Дюссельдорфа в 1848 году. То, что писатель мог только проанализировать, выдающийся художник воспроизвел со всем драматизмом и жизненной силой.

Написано К. Марксом 29 июля 1853г

Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №3844, 12 августа 1853г. Подпись: Карл Маркс

Перевод с английского