XI. ВЕНСКОЕ ВОССТАНИЕ

 

Мы подходим теперь к тому решающему событию, которое в Германии явилось революционной параллелью июньскому восстанию в Париже и которое одним ударом склонило весы на сторону контрреволюционной партии: к венскому восстанию в октябре 1848 года.

Мы видели, какова была позиция различных классов Вены после победы 13 марта. Мы видели также, как движение в немецкой Австрии переплелось с событиями в ненемецких провинциях Австрии и тормозилось ими. Следовательно, теперь нам остается только дать краткий обзор причин, которые привели к последнему и самому грозному восстанию в немецкой Австрии.

Высшее дворянство и финансовая буржуазия, бывшие главной неофициальной опорой меттерниховского режима, смогли даже и после мартовских событий сохранить решающее влияние на правительство, используя при этом не только двор, армию и бюрократию, но в еще большей степени страх перед «анархией», который быстро распространялся среди буржуазии. Они очень скоро осмелились пустить несколько пробных шаров в виде закона о печати, расплывчатой аристократической конституции и избирательного закона, в основе которого лежало старинное разделение на «сословия». Так называемое конституционное министерство, состоящее из трусливых и неспособных полулиберальных бюрократов, 14 мая отважилось даже на прямое нападение на революционные организации масс, распустив Центральный комитет, образованный из делегатов от национальной гвардии и Академического легиона, — организацию, которая была специально создана для того, чтобы контролировать правительство и в случае необходимости поднимать против него народные силы. Но этот акт лишь вызвал восстание 15 мая, которое заставило правительство признать Комитет, отменить конституцию и избирательный закон и передать полномочия на выработку нового основного закона Учредительному рейхстагу, который должен был быть избран на основе всеобщего избирательного права. Все это было подтверждено императорской прокламацией, изданной на следую­щий день. Но реакционной партии, у которой были свои представители в министерстве, скоро удалось побудить своих «либеральных» коллег к новому посягательству на завоевания народа. Академический легион был оплотом партии движения, центром постоянной агитации и именно поэтому он стал ненавистным для более умеренных венских бюргеров. 26 мая министерским приказом он был распущен. Удар, пожалуй, увенчался бы успехом, если бы исполнение приказа было поручено только части национальной гвардии, но правительство, которое не доверяло и этой гвардии, пустило в дело войска, и национальная гвардия тотчас же круто повернула, соединилась с Академическим легионом и таким образом расстроила план министерства.

Между тем император {Фердинанд I} еще 16 мая вместе со своим двором покинул Вену и бежал в Инсбрук. Здесь в окружении фанатичных тирольцев, верноподданнические чувства которых пробудились с новой силой под влиянием опасности вторжения в их страну сардинско-ломбардской армии, опираясь на находившуюся поблизости — на расстоянии пушечного выстрела от Инсбрука — армию Радецкого, контрреволюционная партия нашла себе прибежище, откуда она, избавленная от всякого контроля и наблюдения, от всякой опасности, могла собирать свои рассеянные силы, плести и раскидывать по всей стране сеть интриг. Были восстановлены сношения с Радецким, Елачичем и Виндишгрецем, а также с надежными людьми из административной иерархии различных провинций, были пущены в ход интриги с вождями славян; таким образом в распоряжении контрреволюционной камарильи оказались реальные силы, между тем как беспомощным министрам в Вене было предоставлено растрачивать свою кратковременную и незначительную популярность в постоянных столкновениях с революционными массами и в предстоящих дебатах Учредительного рейхстага. Итак, политика, состоявшая в том, чтобы на время предоставить движение в столице его собственному ходу, политика, которая в централизованной и однородной стране вроде Франции сделала бы партию движения всемогущей, — здесь, в Австрии, в разношерстном политическом конгломерате, явилась одним из вернейших средств для реорганизации реакционных сил.

В Вене буржуазия, убежденная в том, что после трех последовавших друг за другом поражений двора и при наличии Учредительного рейхстага, существующего на основе всеобщего избирательного права, ей уже нечего опасаться такого противника как придворная партия, все более и более поддавалась той усталости и апатии и тому вечному стремлению к порядку и спокойствию, которые всегда охватывают этот класс после сильных потрясений и вызванной ими дезорганизации деловой жизни. Промышленность австрийской столицы ограничивается почти исключительно производством предметов роскоши, спрос на которые с момента революции и после бегства двора, разумеется, резко сократился. Призывы к восстановлению упорядоченной системы правления и к возвращению двора — и то и другое, как надеялись, должно было вновь принести торговое процветание — стали теперь среди буржуазии всеобщими. Открытие Учредительного рейхстага в июле восторженно приветствовали как конец революционной эры. Так же приветствовали и возвращение двора, который после побед Радецкого в Италии и прихода к власти реакционного министерства Добльхоффа почувствовал себя достаточно сильным, чтобы не бояться натиска народа, и вместе с тем считал свое присутствие в Вене необходимым для того, чтобы довести до конца интриги, начатые со славянским большинством рейхстага. В то время как Учредительный рейхстаг обсуждал законы об освобождении крестьянства от феодальных оков и от принудительного труда на дворян, двор успешно предпринял ловкий маневр. Императору предложили произвести 19 августа смотр национальной гвардии: члены императорской фамилии, придворные, генералы соперничали друг с другом в лести по адресу вооруженных бюргеров, которые и так уже были упоены гордым сознанием, что их публично признают одной из решающих сил в государстве. Немедленно после этого появился подписанный г-ном Шварцером, единственным популярным министром в кабинете, приказ, который лишал безработных выдававшегося им до тех пор государственного пособия. Уловка удалась. Рабочие устроили демонстрацию; буржуазная национальная гвардия высказалась за приказ своего министра; национальные гвардейцы напали на «анархистов»; как тигры, набросились они 23 августа на безоружных, не оказавших сопротивления рабочих и многих из них перебили. Так были сломлены единство и мощь революционных боевых сил. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом в Вене тоже дошла, таким образом, до кровавой схватки, и контрреволюционная камарилья уже видела приближение того дня, когда она сможет нанести решительный удар.

Венгерские дела очень скоро дали повод открыто провозгласить те принципы, которыми контрреволюционная камарилья собиралась руководствоваться в своих действиях. Опубликованный 5 октября в официальной «Wiener Zeitung» императорский указ, под которым не было подписи ни одного венгерского ответственного министра, объявлял о роспуске венгерского сейма и назначении гражданским и военным губернатором Венгрии хорватского бана Елачича, вождя южнославянской реакции, человека, который вел открытую войну с законными властями Венгрии. В то же время войска, стоявшие в Вене, получили приказ выступить в поход и присоединиться к армии, которая должна была стать опорой власти Елачича. Но это значило сделать слишком явным весь черный замысел; каждый житель Вены почувствовал, что война против Венгрии равносильна войне против принципа конституционного правления. Принцип этот был в данном указе попран уже тем, что импера­тор попытался придать своим распоряжениям, не скрепленным подписью ответственного министра, силу закона. 6 октября народ, Академический легион и национальная гвардия Вены подняли массовое восстание и воспротивились отправке войск. Некоторые гренадеры перешли на сторону народа; произошла короткая схватка между боевыми силами народа и войсками; военный министр Латур был убит народом, и к вечеру народ оказался победителем. Тем временем бан Елачич, разбитый Перцелем под Штульвейсенбургом {Венгерское название: Секешфехервар}, бежал на немецко-авст-рийскую территорию близ Вены. Венский гарнизон, который должен был выйти к нему на помощь, вместо этого обнаружил по отношению к нему явную враждебность и приготовился к обороне; император и двор снова бежали, на этот раз в Ольмюц {Чешское название: Оломоуц}, на полуславянскую территорию.

Но в Ольмюце двор находился в совершенно иных условиях, чем это было в Инсбруке. Теперь он был в состоянии уже непосредственно начать поход против революции. Он был окружен славянскими депутатами Учредительного рейхстага, которые толпами стекались в Ольмюц, и славянскими энтузиастами из всех частей монархии. Военный поход, как им представлялось, должен был превратиться в войну за восстановление славянства и в истребительную войну против обоих пришельцев, вторгшихся в страну, которую они считали славянской, — против немцев и мадьяр. Виндишгрец, завоеватель Праги, а теперь командующий армией, сосредоточенной вокруг Вены, сразу сделался славянским национальным героем. Его армия с большой быстротой концентрировала свои силы, прибывавшие отовсюду. Из Богемии, Моравии, Штирии, Верхней Австрии и Италии полки за полками шли по направлению к Вене, чтобы соединиться с войсками Елачича и с прежним гарнизоном Вены. Таким образом, к концу октября скопилось свыше 60 тысяч человек, которые вскоре начали со всех сторон окружать столицу империи, пока, наконец, к 30 октября они не продвинулись настолько, что можно было отважиться на решительный штурм.

Между тем в Вене царили растерянность и замешательство. Буржуазию, как только победа была одержана, опять охватило старое недоверие к «анархическому» рабочему классу. Рабочие, отлично помня, как за шесть недель перед тем обошлись с ними вооруженные буржуа, помня о непостоянной, полной колебаний политике буржуазии в целом, не хотели доверить ей оборону города и потребовали себе оружия и создания своей собственной военной организации. Академический легион, обуреваемый жаждой борьбы против императорского деспотизма, был совершенно неспособен понять истинную причину взаимного отчуждения обоих классов, да и вообще не мог понять тех требований, которые диктовались создавшимся положением. Путаница царила и в головах народа и в руководящих кругах. Остатки рейхстага: немецкие депутаты и несколько славян, — которые, за исключением немногих революционных польских депутатов, занимались шпионажем в пользу своих ольмюцских друзей, — стали заседать непрерывно. Но вместо энергичных действий они тратили все свое время на праздные дебаты по вопросу о том, можно ли дать отпор императорской армии, не выходя за рамки конституционной законности. Правда, Комитет безопасности, составленный из представителей почти всех демократических организаций Вены, готов был оказать сопротивление, но руководящую роль в нем играло большинство, состоявшее из бюргеров и мелких ремесленников и тор­говцев, которые никогда не допустили бы его до решительных, энергичных действий. Комитет Академического легиона принимал героические резолюции, но отнюдь не был способен к роли руководителя. Рабочие, окруженные недоверием, безоружные, неорганизованные, едва выбивавшиеся из того духовного рабства, в котором их держал старый режим, едва пробудившиеся для того, чтобы еще не осознать, а только инстинктом почувствовать свое общественное положение и целесообразную для них политику, могли проявлять себя лишь в шумных демонстрациях; нельзя было ожидать, чтобы они могли справиться со всеми трудностями момента. Но, как и повсюду в Германии во время революции, они были готовы драться до конца, как только получили оружие.

Таково было положение в Вене. Вне Вены — реорганизованная австрийская армия, ободренная победами Радецкого в Италии, 60—70 тысяч человек, хорошо вооруженных и хорошо организованных и, какими бы недостатками ни отличалось их командование, все же имевших командиров. Внутри Вены — хаос, классовые противоречия, дезорганизация: национальная гвардия, часть которой решила вообще не сражаться, другая часть обнаруживала нерешительность, и лишь небольшая горсточка готова была действовать; пролетарская масса, сильная своей численностью, но лишенная вождей, не имевшая никакой политической подготовки, одинаково подверженная как панике, так и почти беспричинным взрывам ярости, жертва всякого ложного слуха, рвущаяся в бой, но безоружная, по крайней мере вначале, и лишь плохо вооруженная и кое-как организованная, когда ее, наконец, повели сражаться; беспомощный рейхстаг, который все еще вел диспуты о теоретиче­ских тонкостях, когда крыша над его головой была уже почти охвачена пламенем; руководящий Комитет — без воодушевления, без энергии. Все изменилось со времени мартовских и майских дней, когда в лагере контрреволюции царил полный хаос, а единственной существовавшей тогда организованной силой была та, которую создала революция. Едва ли еще оставалось место для сомнений, каков будет исход борьбы, а если и были сомнения, то их устранили события 30 и 31 октября и 1 ноября.

Лондон, март 1852г.