Ф. Энгельс. О ЛОЗУНГЕ ОТМЕНЫ ГОСУДАРСТВА И НЕМЕЦКИХ «ДРУЗЬЯХ АНАРХИИ»

 

«Отмена государства имеет у коммунистов только тот смысл, что она является необходимым результатом отмены классов, вместе с которыми отпадает сама собой потребность в организованной силе одного класса для удержания в подчинении других классов. В буржуазных странах отмена государства означает низведение государственной власти до уровня ее в Северной Америке. Здесь классовые противоречия не получили еще полного развития; классовые столкновения затушевываются всякий раз благодаря отливу избыточного пролетарского населения на Запад; вмешательство государственной власти, сведенное к минимуму на Востоке, на Западе вовсе отсутствует. В феодальных странах отмена государства означает отмену феодализма и установление обыкновенного буржуазного государства. В Германии за лозунгом отмены государства скрывается либо трусливое бегство от непосредственно происходящей борьбы, либо шарлатанское раздувание буржуазной свободы вплоть до абсолютной независимости и самостоятельности отдельного индивидуума, либо, наконец, равнодушие буржуа ко всякой форме государства, лишь бы она не задерживала развитие буржуазных интересов. И если эта отмена государства «в высшем смысле» проповедуется в столь нелепой форме, в этом, конечно, берлинские Штирнеры и Фаухеры неповинны. La plus belle fille de France ne peut donner que ce qu'elle a {самая красивая девушка Франции может дать только то, что у неё есть}» («Neue Rheinische Zeitung. Politisch-ökonomische Revue» №4, стр. 58 {см. http://lugovoy-k.narod.ru/marx/07/19.htm}).

Между тем отмена государства, анархия, сделалась в Германии модным словечком. Отдельные немецкие ученики Прудона, берлинская «высшая» демократия и даже позабытые «благороднейшие умы нации» из Штутгартского парламента и имперского регентства — все они, каждый на свой манер, усвоили эту по виду ультрарадикальную фразу.

Все эти фракции единодушны в стремлении сохранить существующее буржуазное общество. Но, отстаивая буржуазное общество, они тем самым неизбежно отстаивают господство буржуазии, а в Германии — даже завоевание {далее в рукописи перечёркнуто слово «политического»} господства буржуазией; от действительных представителей буржуазии они отличаются только необычной формой, придающей им видимость «впереди идущих», «самых что ни на есть передовых» людей. При всех коллизиях в практической жизни эта видимость исчезала; перед лицом действительной анархии революционных кризисов, когда массы [и государственная власть] пускали в ход друг против друга «грубую силу», эти представители анархии каждый раз делали все возможное, чтобы пресечь анархию. Содержание этой пресловутой «анархии» сводилось в конце концов к тому, что в более развитых странах выражают словом «порядок». «Друзья анархии» в Германии находятся в полном entente cordiale {сердечном согласии} с «друзьями порядка» во Франции.

В той мере, в какой друзья анархии не зависят от французов Прудона и Жирардена, в какой их образ мыслей германского происхождения, у них у всех один общий источник: Штирнер. Вообще, период разложения немецкой философии дал демократической партии Германии большую часть, ее общих фраз. Представления и фразы последних немецких книжников, особенно Фейербаха и Штирнера, еще до февраля проникли в довольно разбавленном виде в заурядное беллетристическое сознание и в газетную литературу, которые, в свою очередь, послужили главным источником для послемартовских демократических лидеров. Проповедь Штирнера о безгосударствен-ности оказалась особенно пригодной для того, чтобы придать анархии, по Прудону, и отмене государства, по Жирардену, свойственный немецкой философии «высший смысл». Книга Штирнера «Единственный и его собственность», правда, позабыта, но его образ мыслей, в особенности его критика государства, всплывает снова у друзей анархии. Если мы уже прежде исследовали литературные источники этих господ, в той мере, в какой они французского происхождения, то для разбора их немецких источников мы должны еще раз погрузиться в глубины допотопной немецкой философии. Если уж приходится заниматься немецкой обыденной полемикой, то всегда приятнее иметь дело с родоначальниками того или иного воззрения, чем с перекупщиками залежалых товаров.

 

Еще раз, музы, оседлайте мне Пегаса

Для полета в старый романтический край!

 

Прежде чем обратиться к самой книге Штирнера, упомянутой выше, мы должны перенестись в «старый романтический край» и в то забытое время, когда эта книга вышла в свет. В то время как прусская буржуазия, ухватившись за финансовые затруднения правительства, начинала завоевывать себе политическую власть, в это же самое время рядом с буржуазно-конституционным движением с каждым днем ширилось среди пролетариата коммунистическое движение. Буржуазные элементы общества, которым для достижения их собственных целей еще была необходима поддержка пролетариата, повсюду вынуждены были выдавать себя за сторонников какой-нибудь разновидности социализма; консервативная и феодальная партия также была вынуждена давать обещания пролетариату. Наряду с борьбой буржуа и крестьян против феодального дворянства и бюрократии — борьба пролетариев против буржуа; а между ними — ряд промежуточных социалистических групп, охватывавших все разновидности социализма: реакционный, мелкобуржуазный, буржуазный социализм; и вся эта борьба, все эти стремления подавлялись, не могли получить свое выражение из-за гнета государственной власти, цензуры, запрещения союзов и собраний. Таково было положение партий в то время, когда немецкая философия справляла свои последние убогие триумфы.

Цензура с самого начала вынуждала все сколько-нибудь нежелательные элементы избирать возможно более абстрактный способ выражения; такой способ выражения предоставила немецкая философская традиция, как раз дошедшая тогда до полного разложения гегелевской школы. Борьба против религии еще продолжалась. Чем труднее становилось вести политическую борьбу против существующей власти в печати, тем усерднее велась она в форме религиозной и философской борьбы. Немецкая философия, в ее самом разбавленном виде, стала общим достоянием «образованных», и чем больше она становилась общим достоянием, тем разбавленней, бессвязней и пошлее становились взгляды философов, и тем больший престиж создавала им эта сумбурность и пошлость в глазах «образованной» публики.

Путаница в головах «образованных» была ужасающая и она все время увеличивалась. Это была настоящая помесь идей немецкого, французского, английского, античного, средневекового и новейшего происхождения. Путаница была тем более велика, что все идеи брались лишь из вторых, третьих и четвертых рук и поэтому циркулировали в искаженном до неузнаваемости виде. Не только мысли французских и английских либералов и социалистов, но и идеи немцев, например Гегеля, разделяли эту судьбу. Вся литература того времени, в особенности, как мы увидим, книга Штирнера, дает тому бесчисленные доказательства, и современная немецкая литература до сих пор еще сильно страдает от последствий всего этого.

Философские мнимые сражения сходили при этой неразберихе за отражение действительных битв. Каждый «новый поворот» в философии привлекал к себе общее внимание «образованных», которые в Германии состоят из бесчисленного множества праздных голов, кандидатов на судебные и преподавательские должности, неудавшихся богословов, находящихся не у дел медиков, литераторов и т. д. Для этих людей каждый такой «новый поворот» означал преодоление и окончательную ликвидацию определенной ступени исторического развития. Стоило, например, любому философу подвергнуть любой критике буржуазный либерализм, как этот последний уже считался мертвым, вычеркнутым из исторического развития и уничтоженным также и практически. То же было с республиканизмом, социализмом и т. д. Насколько эти ступени развития были действительно «уничтожены», «превзойдены», «ликвидированы», обнаружилось позже, во время революции, когда они стали играть главную роль, а об их философских разрушителях уже и вспоминать перестали.

Сумбурность формы и содержания, высокомерная пошлость и напыщенный вздор, неописуемая тривиальность и убогая диалектика, характерные для этой немецкой философии на ее последней стадии, превосходят все, что когда-либо появлялось в этой области. Сравниться с этим может только невероятное легковерие публики, принимавшей все это за чистую монету, за самую последнюю новинку, за «нечто, еще небывалое». Немецкая нация, столь «основательная»... {здесь рукопись обрывается}

Написано Ф. Энгельсом в октябре 1850г.

Впервые опубликовано в журнале «Под знаменем марксизма» №6, 1927г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого