ПОРАЖЕНИЕ ПЬЕМОНТЦЕВ

Кёльн, 30 марта. Предательство Раморино принесло свои плоды. Пьемонтская армия совершенно разбита под Новарой и отброшена к Боргоманеро, к подножью Альп. Австрийцы заняли Новару, Верчелли и Тршю, и им открыт путь на Турин.

До сих пор еще нет более подробных сведений. Но одно несомненно: без Раморино, давшего австрийцам возможность вклиниться между различными пьемонтскими дивизиями и изолировать часть из них, победа австрийцев была бы невозможна.

Что Карл-Альберт тоже совершил предательство, в этом не может быть сомнений. Но совершил ли он его только через посредство Раморино или еще как-либо — об этом мы узнаем лишь впоследствии.

Раморино — это тот самый авантюрист, который, после более чем сомнительной карьеры во время польской войны 1830—1831гг., в 1834г., во время Савойского похода, исчез со всей военной казной как раз в тот самый день, когда дело приняло серьезный оборот, а позже, в Лондоне, составил для экс-герцога Брауншвейгского за 1200 фунтов стерлингов план завоевания Германии.

Сам по себе факт, что подобный аферист мог получить такой пост, доказывает, что Карл-Альберт, который больше боится республиканцев Генуи и Турина, нежели австрийцев, уже с самого начала задумал предательство.

Что после этого поражения ожидают революции и провозглашения республики в Турине, — видно из того, что такой поворот событий хотят предотвратить отречением Карла-Альберта от престола в пользу его старшего сына.

Поражение пьемонтцев имеет большее значение, чем все немецкие императорские фарсы, вместе взятые. Это — поражение всей итальянской революции. После победы над Пьемонтом — очередь за Римом и Флоренцией.

Но если только все признаки не обманывают, то именно это поражение итальянской революции явится сигналом к взрыву европейской революции. Французский народ видит, что по мере того как собственная контрреволюция внутри страны все больше и больше порабощает его, вооруженная иностранная контрреволюция все ближе подступает к его границам. Июньской победе и диктатуре Кавеньяка в Париже соответствовало победоносное наступление Радецкого вплоть до Минчо; избранию в президенты Бонапарта, министерству Барро и закону о клубах соответствуют победа при Поваре и продвижение австрийцев к Альпам. Париж созрел для новой революции. Савойя, которая уже в течение года подготовляет свое отложение от Пьемонта и присоединение к Франции, которая противилась участию в войне, — Савойя пожелает броситься в объятия Франции; Барро и Бонапарт должны будут ее отвергнуть. Генуя, а быть может, и Турин, если не будет уже слишком поздно, провозгласят республику и обратятся за помощью к Франции, а Одилон Барро с важностью ответит им, что он сумеет оградить целостность сардинской территории.

Но если министерство не желает этого знать, то парижский народ отлично знает, что Франция не должна терпеть австрийцев в Турине и Генуе. И парижский народ их там не потерпит. Он ответит итальянцам победоносным восстанием, и французская армия, единственная армия в Европе, не бывшая с 24 февраля на поле битвы, примкнет к нему.

Французская армия горит нетерпением перейти Альпы и померяться силами с австрийцами. Не в ее обычае выступать против революции, которая сулит ей новую славу и новые лавры, которая выступает под знаменем борьбы против коалиции. Французская армия — это се то, что «Моя доблестная армия».

Поражение итальянцев вызывает чувство горечи. Ни один народ, кроме поляков, не был так унижен и угнетен своими более сильными соседями, ни один не сделал столько отважных усилий, чтобы сбросить давившее его иго. И каждый раз этот несчастный народ принужден покоряться своим угнетателям. Единственный результат всех усилий, всей борьбы — новые поражения! Но если нынешнее поражение будет иметь своим последствием революцию в Париже и вызовет европейскую войну, предвестники которой видны повсюду; если это поражение послужит толчком к новому движению па всем континенте — движению, которое будет носить совсем иной характер, нежели прошлогоднее, — тогда даже у итальянцев будет основание поздравить себя с таким исходом.

Кёльн, 1 апреля. По последним сведениям, полученным из Италии, поражение пьемонтцев при Поваре отнюдь не имеет такого решающего значения, как об этом сообщалось в телеграфной депеше, посланной в Париж.

Пьемонтцы потерпели поражение, они отрезаны от Турина и отброшены в горы. И это все.

Если бы Пьемонт был республикой, если бы туринское правительство было революционным и имело мужество прибегнуть к революционным мерам, — ничто не было бы потеряно. Но итальянская независимость гибнет — не из-за непобедимости австрийского оружия, а из-за трусости пьемонтской королевской власти.

Чему обязаны австрийцы своей победой? Тому обстоятельству, что вследствие предательства Раморино в пьемонтской армии две дивизии были отрезаны от остальных трех, и эти три изолированные дивизии были разбиты численно превосходящими силами австрийцев. Эти три дивизии оттеснены теперь к подножью Валлисских Альп {итальянское название: Пеннинские Альпы}.

Огромной ошибкой пьемонтцев с самого начала было то, что они противопоставили австрийцам только регулярную армию, что они хотели вести самую обычную, буржуазную, добропорядочную войну. Народ, который хочет завоевать себе независимость, не должен ограничиваться обычными способами ведения войны. Массовое восстание, революционная война, партизанские отряды повсюду — вот единственный способ, при помощи которого малый народ может одолеть большой, при помощи которого менее сильная армия может противостоять более сильной и лучше организованной.

Испанцы доказали это в 1807—1812гг., венгры доказывают это и сейчас.

Хшановский был разбит под Новарой и отрезан от Турина; Радецкий стоял в 9 милях от Турина. В таком монархическом, хотя и конституционном государстве, как Пьемонт, исход кампании был тем самым решен; к Радецкому обратились с просьбой о мире. Но в республике этим ничего не было бы решено. Если бы не неизбежная трусость монархии, у которой никогда не бывает мужества прибегнуть к крайним революционным средствам, если бы не эта трусость — поражение Хшановского могло бы стать счастьем для Италии.

Будь Пьемонт республикой, которая не обязана считаться с монархическими традициями, у него была бы возможность совсем иначе закончить кампанию.

Хшановский был отброшен к Бьелле и Боргоманеро. Там, где швейцарские Альпы препятствуют дальнейшему отступлению, где почти невозможно рассредоточить армию по двум или трем узким речным долинам, было бы легко собрать армию воедино и смелым наступлением свести на нет победу Радецкого.

Если бы полководцы пьемонтской армии обладали революционным мужеством, если бы они знали, что в Турине находится революционное правительство, готовое на самые решительные действия, им было бы ясно, что следует предпринять.

После битвы при Новаре у Лаго-Маджоре стояло 30000— 40000 солдат пьемонтской армии. Стянув этот корпус в какие-нибудь два дня, его можно было бросить в Ломбардию, где стоит менее 12000 австрийцев. Этот корпус мог бы занять Милан, Брешию, Кремону, организовать всеобщее восстание, разбить поодиночке двигающиеся из Венецианской области отдельные австрийские корпуса и тем самым совершенно уничтожить всю операционную базу Радецкого.

Вместо того чтобы идти на Турин, Радецкий должен был бы немедленно повернуть обратно и возвратиться в Ломбардию, подвергаясь преследованиям со стороны пьемонтского ополчения, которое, конечно, должно было бы поддержать восстание в Ломбардии.

Такая подлинно национальная война — война, подобная той, какую ломбардцы вели в марте 1848г., в результате чего они прогнали Радецкого за Ольо и Минчо, — такая война вовлекла бы в борьбу всю Италию и наполнила бы новой энергией Римлян и тосканцев.

Пока Радецкий еще стоял между По и Тичино, обдумывая, Двигаться ли ему вперед или назад, пьемонтцы и ломбардцы могли дойти до Венеции, освободить ее от осады, соединиться с Ла Марморой и римскими войсками, непрестанно тревожа австрийского фельдмаршала бесчисленными нападениями партизанских отрядов и тем ослабляя его, разъединить его войска и нанести ему, наконец, поражение. Ломбардия ждала лишь вступления пьемонтцев; она восстала, даже не дождавшись их. Только австрийские крепости удерживали в повиновении ломбардские города. Десять тысяч пьемонтцев уже были в Ломбардии; подоспей еще двадцать—тридцать тысяч — и Радецкому отрезано было бы отступление.

Но массовое восстание, всеобщее восстание народа — это средства, перед применением которых королевская власть в ужасе отступает. Это средства, к которым прибегает только республика, — что доказал 1793 год. Это средства, применение которых предполагает революционный террор, а какой же монарх мог бы решиться на это?

Таким образом, итальянцев погубило не поражение при Новаре и Виджевано, а трусость и осторожность, к которой их вынуждает монархия. Поражение при Новаре причинило лишь стратегический ущерб: итальянцы были отрезаны от Турина, а для австрийцев путь к нему был открыт. Этот ущерб совсем не имел бы значения, если бы вслед за проигранным сражением началась подлинная революционная война, если бы уцелевшая часть итальянской армии тотчас же провозгласила себя ядром всеобщего национального восстания, если бы обычная стратегическая война армий превратилась в народную войну, подобную той, которую вели французы в 1793 году.

Но, конечно, монархия никогда не отважится на революционную войну, на всеобщее восстание и на революционный террор. Она скорее пойдет на мир со своим злейшим, но равным ей по происхождению врагом, нежели на союз с народом.

Изменник ли Карл-Альберт или нет — одной его короны, одной лишь монархии достаточно, чтобы привести Италию к гибели.

Но Карл-Альберт изменник. Во всех французских газетах сообщается о грандиозном контрреволюционном заговоре всех европейских великих держав, о плане похода контрреволюции в целях окончательного подавления всех европейских народов. Россия и Англия, Пруссия и Австрия, Франция и Сардиния — все подписали этот новый Священный союз.

Карл-Альберт получил приказ начать войну с Австрией, позволить себя разбить и тем самым дать австрийцам возможность восстановить «спокойствие» в Пьемонте, Флоренции, Риме и октроировать повсюду военно-полевые конституции. За это Карл-Альберт должен был получить Парму и Пиаченцу, русские должны были пацифицировать Венгрию, Франция должна была стать империей — и спокойствие в Европе было бы водворено. Таков, по сведениям французских газет, широкий план контрреволюции; и этот план объясняет нам предательство Раморино и поражение итальянцев.

Но победа Радецкого нанесла новый удар монархии. Битва при Новаре и последовавшее за ней бездействие пьемонтцев показывают, что в решающие моменты, когда народ должен напрячь все силы для своего спасения, ничто не сковывает его в такой степени, как монархия. Чтобы Италия не погибла из-за монархии, прежде всего монархия в Италии должна погибнуть.

III

Теперь, наконец, раскрывается перед нами ясная, отчетливая картина событий пьемонтского похода вплоть до победы австрийцев у Новары.

Намеренно распространяя ложный слух о том, что он ограничится обороной и отступит к Адде, Радецкий скрытно стянул все свои войска к Сант-Анджело и Павии. Вследствие предательства австрофильской реакционной партии в Турине, Радецкий был полностью осведомлен о всех планах и диспозициях Хшановского, обо всем расположении его армии. Напротив, относительно своих планов Радецкому удалось ввести пьемонтцев в полное заблуждение. Этим объясняется размещение пьемонтской армии по обоим берегам реки По, рассчитанное лишь на то, чтобы, сосредоточив свои силы, двинуться одновременно со всех сторон на Милан и Лоди.

Но все же при серьезном сопротивлении в центре пьемонтской армии ни в коем случае нельзя было бы рассчитывать на быстрый успех, какой достигнут сейчас Радецким. Если бы корпус Раморино преградил ему путь у Павии, осталось бы достаточно времени, чтобы помешать переходу Радецкого через Тичино, пока не были бы подтянуты подкрепления. За это время могли бы подойти также и дивизии, находившиеся на правом берегу Пю и у Ароны. Расположенная параллельно Тичино пьемонтская армия прикрывала Турин, и ее сил с избытком хватило бы на то, чтобы обратить армию Радецкого в бегство. Все это, разумеется, при условии, если бы Раморино выполнил свой долг.

Он этого не сделал. Он позволил Радецкому переправиться через Тичино, в результате чего был совершен прорыв центра пьемонтской армии, и дивизии, расположенные на другом берегу По, оказались изолированными. Тем самым, собственно говоря, исход кампании был уже решен.

Тогда Радецкий расположил всю свою армию, численностью в 60000—70000 человек при 120 орудиях, между Тичино и Агоньей и атаковал с фланга расположенные вдоль Тичино пять пьемонтских дивизий. Четыре дивизии, которые были расположены ближе всего, он благодаря огромному превосходству своих сил опрокинул 21-го у Мортары, Гарласко и Виджевано, взял Мортару, заставил этим пьемонтцев отступить к Новаре и поставил под угрозу единственную открытую еще для них дорогу на Турин — из Новары через Верчелли и Кивассо.

Но и этот путь был уже потерян для пьемонтцев. Чтобы иметь возможность сосредоточить свои войска и, в особенности, подтянуть расположенную на крайнем левом фланге, у Ароны, дивизию Солароли, они должны были сделать Новару узловым пунктом своих операций, причем у них еще оставалась возможность произвести перегруппировку за Сезией.

Пьемонтцам, уже почти отрезанным от Турина, не оставалось поэтому ничего другого, как либо принять бой у Новары, либо перебросить свои силы в Ломбардию, организовать народную войну и предоставить Турин своей судьбе, оставив в его распоряжении резервы и национальную гвардию. В таком случае Радецкий поостерегся бы двигаться дальше.

Но такой выход требовал, чтобы в самом Пьемонте было подготовлено массовое восстание, а этого-то как раз и не произошло. Буржуазная национальная гвардия была вооружена, тогда как народные массы были безоружны, хотя они громко требовали оружия, которое лежало в арсеналах.

Монархия не осмелилась апеллировать к той неодолимой силе, которая в 1793 году спасла Францию.

Пьемонтцы должны были поэтому принять бой у Новары, несмотря на всю невыгодность их позиции и на большое превосходство неприятельских сил.

40 000 пьемонтцев (10 бригад) со сравнительно слабой артиллерией противостояли всей австрийской армии, насчитывавшей по меньшей мере 60000 человек при 120 орудиях.

Пьемонтская армия была расположена под стенами Новары по обеим сторонам дороги на Мортару.

Левый фланг, две бригады, под начальством Дурандо опирался на довольно сильную позицию Ла Бикокка.

Центр, три бригады, под начальством Беса опирался на ферму Ла Читтаделла.

Правый фланг, две бригады, под начальством Перроне опирался на плоскогорье Корте Нуово (по дороге на Верчелли).

Два резервных корпуса расположены были: один корпус из двух бригад под начальством герцога Генуэзского на левом фланге; второй корпус из одной бригады и гвардии под начальством герцога Савойского, нынешнего короля, на правом фланге.

Расположение австрийцев, согласно их сводке, менее ясно.

Сперва второй австрийский корпус, под начальством Д'Аспре, атаковал левый фланг пьемонтцев, в то время как за ним развертывался третий корпус под начальством Аппеля, а также резервы и четвертый корпус. Австрийцам удалось полностью развернуть свои боевые линии и повести концентрированную атаку одновременно на все пункты пьемонтского боевого порядка с таким превосходством сил, что пьемонтцы были разбиты.

Ключом к пьемонтской позиции была Бикокка. Если бы австрийцы овладели ею, центр и левый фланг пьемонтцев были бы заперты между городом (неукрепленным) и каналом, и их можно было бы либо рассеять, либо принудить сложить оружие.

Поэтому главный удар и был направлен против левого фланга пьемонтцев, основной опорой которого была Бикокка. Здесь сражение велось с большим ожесточением, хотя долгов время безрезультатно.

Весьма энергичная атака велась также и против центра. Ферму Ла Читтаделла пьемонтцы несколько раз теряли, и несколько раз Бес брал ее обратно.

Когда австрийцы увидели, что здесь они натолкнулись на слишком упорное сопротивление, они вновь направили свои главные силы против левого фланга пьемонтцев. Обе пьемонтские дивизии были отброшены к Бикокке, и, наконец, сама Бикокка была взята штурмом. Герцог Савойский бросился на австрийцев со своими резервами, но тщетно. Превосходство сил императорской армии было слишком велико, позиция была потеряна, и тем самым исход сражения был решен. Единственный путь к отступлению, оставшийся пьемонтцам, был путь в сторону Альп, к Бьелле и Боргоманеро.

И про это-то сражение, подготовленное при помощи предательства и выигранное вследствие превосходства сил, «Kölnische Zeitung», так долго с мучительным нетерпением ожидавшая победы австрийцев, говорит:

«Это сражение останется навсегда блестящим примером (!) в история войн, ибо победа, одержанная здесь стариком Радецким, явилась результатом столь искусно комбинированных маневров и такой поистине великолепной отваги, что ничего подобного не было со времен великого демона сражений, Наполеона (!!!)».

Радецкий, или, вернее, Хесс, начальник его генерального штаба, весьма ловко осуществил свой заговор с Раморино, это надо признать. Что со времени измены Груши при Ватерлоо в самом деле не было чудовищнее низости, чем та, какую совершил Раморино, это тоже верно. Но Радецкий принадлежит не к тому типу людей, что «демон сражений» (!) Наполеон; нет, это человек типа Веллингтона! Победы Веллингтона и Радецкого стоили обоим куда больше наличных денег, чем отваги и искусства.

Мы даже не считаем нужным останавливаться на прочей лжи, нагроможденной вчера «Kölnische Zeitung», а именно, будто демократические депутаты бежали из Турина, будто ломбардцы «вели себя, как трусливый сброд» и т. д. Последние события уже опровергли это. Эта ложь свидетельствует только о радости «Kölnische Zeitung» по поводу того, что большая Австрия задушила — да еще с помощью предательства — маленький Пьемонт.

Написано Ф. Энгельсом 30 марта — 3 апреля 1849г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №260; во втором выпуске №261 и в №263; 31 марта, 1 и 4 апреля 1849г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого