ПОЛОЖЕНИЕ В ПАРИЖЕ

 

Париж, 28 января. Опасность народного восстания пока что устранена голосованием палаты против неотложности запрещения клубов, т. е. против запрещения клубов вообще. Но надвигается новая опасность: опасность государственного переворота.

Достаточно прочитать сегодняшний «National», чтобы сказать, что в каждой строчке виден страх перед государственным переворотом.

 

«Сегодняшнее голосование — смертельный удар для кабинета, и пусть гг. Одилон Барро, Фоше и tutti quanti {иже с ними} попробуют еще цепляться за свои портфели».

 

Пока «National» как будто еще настроен бодро. Но послушайте окончание фразы:

 

«...не восставая открыто против духа и буквы конституции!»

 

А что стоит гг. Одилону Барро, Фоше и tutti quanti открыто восстать против конституции? С каких это пор Барро и Фоше в восторге от конституции 1848 года?

«National» уже не грозит министрам — он убеждает их, что они должны подать в отставку, он убеждает президента, что он должен их уволить. И это в стране, где отставка министров после такого голосования уже тридцать лет считается само собой разумеющейся!

Президент республики, — говорит «National», — поймет, надо надеяться, что большинство палаты и кабинет совершенно расходятся друг с другом, что отставкой кабинета он укрепит свою связь с большинством, что только одно препятствие мешает установлению доброго согласия между ним и большинством — кабинет министров.

Мало того, «National» старается предоставить министерству возможность почетного отступления: он желает, чтобы было снято обвинение, предъявленное министрам. Голосование палаты — достаточная кара для них. Крайнюю же меру надо-де приберечь на тот случай, если министры действительно нарушат конституцию каким-нибудь определенным действием.

Да, — восклицает под конец  «National», — все  обязывает кабинет подать в отставку; его собственные заявления связы­вают его настолько, что он, по нашему мнению, вряд ли осмелится остаться у власти. Г-н Барро заявил сегодня вечером, что, если Собрание проголосует против неотложности предложения, оно само возьмет на себя ответственность за последующие события. Ну, и прекрасно, если прекращается ответственность, должна прекратиться также и власть. Коль скоро кабинет не желает нести ответственности за события, он не должен также и руководить ими. Сняв с себя ответственность, г-н Барро тем самым положил на трибуну свое прошение об отставке. Короче говоря, «National» не верит в добровольную отставку министерства и столь же мало верит в его увольнение президентом.

Но если министерство не намерено считаться с голосованием Собрания, то у него не остается ничего другого, как — государственный переворот.

Роспуск Национального собрания и подготовка монархической реставрации с помощью военной силы — вот что проглядывает из-за опасений «National» по поводу того, что министерство останется на своем посту.

Поэтому «National» и красные газеты умоляют народ во что бы то ни стало соблюдать спокойствие, не давать ни малейшего повода для насильственных мер, так как каждая вспышка мятежа может только укрепить падающий кабинет, только послужит на пользу роялистской контрреволюции.

Что государственный переворот все приближается, — доказывают столкновения между Шангарнье и офицерами мобильной гвардии. «Bouchers de Cavaignac» {«мясники Кавеньяка»} не проявляют ни малейшего желания быть использованными для роялистского переворота. Поэтому они должны быть распущены. Они ропщут — и Шангарнье угрожает пустить в ход против них сабли, сажает их офицеров под арест.

Положение по видимости усложняется, но в действительности оно становится очень простым, таким простым, каким оно всегда бывает накануне революции.

Конфликт между Собранием и президентом с его министрами прорвался наружу. Франция не может дольше существовать под властью бессильных людей, которые управляли ею последние 10 месяцев. Дефицит, угнетенное состояние промышленности и торговли, бремя налогов, разоряющих земледелие, становятся с каждым днем все более невыносимыми. Крупные, решительные мероприятия становятся все более настоятельными, а каждое новое правительство оказывается еще более бессильным и бездеятельным, чем прежнее, пока, наконец, Одилон Барро не достиг вершин бездеятельности, за шесть недель не сделав абсолютно ничего.

Но этим он чрезвычайно упростил положение. После него уже невозможно никакое министерство «добропорядочной» республики. Смешанные правительства (временное правительство и Исполнительная комиссия), правительство «National», правительство прежних левых, — все испробовано, все истрепано и отброшено. Очередь теперь за Тьером, а Тьер — это неприкрытая монархическая реставрация.

Манархическая реставрация или красная республика — такова теперь единственная альтернатива во Франции. Кризис может затянуться еще на несколько недель, но он должен разразиться. Да и Шангарнье-Монк с его тремястами тысячами человек, которые в 24 часа могут целиком оказаться в его распоряжении, по-видимому, не намерен дольше ждать.

Вот чем объясняются опасения «National». Он сознает свою неспособность овладеть положением. Он знает, что всякая насильственная смена правительства приведет к власти его злейших врагов, что для него одинаково пагубна как монархия, так и красная республика. Отсюда его тоска по миролюбивой сделке, его любезность по отношению к министрам.

Скоро мы увидим, необходимо ли для окончательной победы красной республики, чтобы Франция на короткое время прошла через монархическую фазу. Это возможно, но мало вероятно.

Одно несомненно: «добропорядочная» республика трещит по всем швам, а после нее — правда, быть может, после нескольких кратких интермеццо — возможна только лишь красная республика.

Написано 28 января 1849г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №209, 31 января 1849г.

Перевод с немецкого