КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ В БЕРЛИНЕ
I
Кёльн, 11 ноября. Министерство Пфуля представляло собой «недоразумение»;
его истинный смысл заключается в министерстве Бранденбурга. Министерство
Пфуля было указателем содержания, министерство Бранденбурга — это само содержание.
Бранденбург в Собрании и Собрание в
Бранденбурге.
Так гласит надгробная надпись дома
Бранденбургов!
Император Карл V вызвал удивление тем, что велел похоронить себя при жизни. Но
написать на своем надгробном камне злую шутку — это почище императора Карла V с его карательным уголовным уложением.
Бранденбург в Собрании и Собрание в
Бранденбурге!
Однажды некий король Пруссии появился в
Собрании. Он не был настоящим Бранденбургом. Маркиз фон Бранденбург,
появившийся два дня тому назад в Собрании, был настоящим прусским королем.
Гауптвахта в Собрании, Собрание на
гауптвахте! — Это значит:
Бранденбург в Собрании, Собрание в Бранденбурге!
Или, быть может, Собрание в
Бранденбурге — ведь Берлин, как известно, находится в провинции Бранденбург
— возьмет верх... над Бранденбургом в Собрании? Будет ли Бранденбург
искать защиты в Собрании, как некогда Капет в другом собрании?
Бранденбург
в Собрании и Собрание в Бранденбурге — какая многозначительная, двусмысленная, чреватая событиями
формула!
Народы, как известно, гораздо легче
справляются с королями, чем с законодательными собраниями. История
знает целый ряд безрезультатных возмущений народа против национальных собраний.
В истории известны только два важных исключения из этого правила. Английский
народ в лице Кромвеля разогнал Долгий парламент, а французский
народ в лице Бонапарта — Законодательный корпус. Но Долгий парламент уже
долгое время был охвостьем, а Законодательный корпус — трупом. Быть
может, короли имели больший успех, чем народы в мятежах против
законодательных собраний?
Карл I, Яков II, Людовик XVI, Карл X представляют в этом отношении малообнадеживающую
галерею предшественников. Но в Испании и Италии имеются более
утешительные прецеденты. А недавно в Вене?
Однако не следует забывать, что в Вене
заседал конгресс народов и что славянские народные представители, за
исключением поляков, перешли с барабанным боем в императорский лагерь.
Война венской камарильи с рейхстагом была одновременно
войной славянского рейхстага против немецкого рейхстага. Напротив, в Берлинском собрании раскол
произведен не славянами, а рабами,
а рабы — это не партия, это
в лучшем случае охвостье партии. Дезертировавшая
берлинская правая не делает
вражеский лагерь сильнее, она заражает
его смертельной болезнью — предательством.
В Австрии славянская партия победила вместе с
Камарильей; теперь она будет бороться
с камарильей за плоды победы. Если победит берлинская камарилья, ей не придется делить победу с правыми или отстаивать ее против правых;
она даст им на чай и — пинок ногой.
Прусская корона,
с своей точки зрения, правомерно
противопоставляет себя Собранию в качестве
абсолютной короны. Но Собрание действует
неправомерно, не противопоставляя себя короне в качестве абсолютного собрания. Прежде всего оно должно было вынести решение об аресте
министров как государственных преступников — государственных
преступников против народного
суверенитета. Всякого чиновника, повинующегося
другим приказам, кроме приказов Собрания, оно должно было подвергнуть изгнанию, объявить вне
закона.
Между тем может оказаться, что политическая слабость,
с которой Национальное собрание
выступает в Берлине, превратится
в его гражданскую силу в провинциях.
Буржуазия весьма
охотно превратила бы путем полюбовного
соглашения феодальное королевство в буржуазное королевство. Лишив феодальную партию гербов и
титулов, оскорбительных для ее буржуазной гордости, а также связанных с феодальной
собственностью доходов, нарушающих буржуазный способ присвоения, она весьма
охотно заключила бы союз с феодальной партией и вместе с нею поработила бы
народ. Но старая бюрократия не хочет унизиться до роли служанки буржуазии, для
которой она была до сих пор деспотической наставницей. Феодальная партия не
хочет принести в жертву на алтарь буржуазии свои привилегии и свои интересы. И,
наконец, корона видит в элементах старого феодального общества — общества,
которое она увенчивает собой, как его уродливое порождение,— свою настоящую,
родственную ей общественную основу, в то время как в буржуазии она усматривает
чуждую ей, искусственную почву, на которой она может только зачахнуть.
Романтическое право «божьей милостью» буржуазия
превращает в прозаическое право, основанное на документе, господство
благородной крови в господство бумаги, королевское солнце в буржуазную
астральную лампу.
Поэтому королевская власть не поддалась
льстивым уговорам буржуазии. На половинчатую революцию буржуазии корона
ответила полной контрреволюцией. Она толкнула буржуазию обратно в объятия
революции, народа, провозгласив: Бранденбург в Собрании и Собрание в
Бранденбурге. Если мы признаёмся, что не ожидаем от буржуазии ответа,
достойного ситуации, то, с другой стороны, мы должны отметить, что и корона в
своем восстании против Национального собрания прибегает к лицемерной
половинчатости и прячет свою голову под конституционный покров в тот самый
момент, когда пытается сбросить этот обременительный покров.
Бранденбург добивается того, чтобы германская
центральная власть приказала ему произвести государственный переворот.
Гвардейские полки введены в Берлин по приказу центральной власти. Берлинская
контрреволюция происходит по приказу германской центральной власти. Бранденбург
приказывает Франкфуртскому собранию дать ему такой приказ. Собрание
отказывается от своего суверенитета в тот самый момент, когда намеревается
утвердить его. Г-н Бассерман, конечно, ухватился обеими руками за возможность
играть роль слуги под видом господина. Но он имеет то удовлетворение, что
господин, с своей стороны, играет роль слуги.
Какой бы ни выпал жребий в Берлине, дилемма
поставлена: король или народ, — и народ победит с лозунгом: Бранденбург
в Собрании и Собрание в Бранденбурге.
Мы можем еще пройти тяжелую школу, но это
подготовительная школа — полной революции.
II
Кёльн, 11 ноября. Европейская революция совершает круговорот.
Она началась в Италии, в Париже она приняла европейский характер, в Вене мы
наблюдали первый отзвук февральской революции, в Берлине — отзвук венской
революции. В Италии, в Неаполе, европейская контрреволюция нанесла свой
первый удар, в Париже — в июньские дни — она приняла европейский характер, в
Вене мы наблюдали первый отзвук июньской контрреволюции, в Берлине она
завершается и компрометирует себя. Из
Парижа галльский петух снова разбудит Европу своим криком.
Но в Берлине контрреволюция
компрометирует себя. В Берлине все компрометирует себя, даже контрреволюция.
В Неаполе лаццарони соединяются с
королевской властью против буржуазии.
В Париже происходит величайшая
историческая битва из всех когда-либо происходивших. Буржуазия соединяется с
лаццарони против рабочего класса.
В Вене — целый рой национальностей,
ожидающих от контрреволюции своего освобождения. Кроме того — тайные козни
буржуазии против рабочих и академического легиона. Борьба в рядах самого
гражданского ополчения. Наконец, атака со стороны народа, дающая повод для
атаки со стороны двора.
В Берлине нет ничего подобного. Буржуазия и народ на одной стороне, унтер-офицеры
— на другой.
Врангель и Бранденбург, два субъекта без
головы, без сердца, без собственных взглядов, настоящие солдафоны — таков антипод
этого брюзжащего, умничающего, нерешительного Национального собрания.
Воля — пусть даже воля осла, быка, солдафона! Воля — вот
единственный козырь, противопоставляемый безвольным нытикам мартовской
революции. И прусский двор, столь же мало
обладающий волей, как и Национальное собрание, выискивает двух
самых глупых людей в монархии и говорит этим львам: будьте представителями
воли. Пфуль еще обладал крупицей ума. Но перед абсолютной глупостью в
ужасе отступают резонеры мартовских завоеваний.
«Против
глупости бессильны даже боги», —
восклицает ошеломленное Национальное
собрание.
И эти Врангели, эти Бранденбурги, эти
тупоголовые субъекты, которые способны хотеть, потому что не обладают
собственной волей, потому что хотят того, что им приказано, которые слишком
глупы, чтобы усомниться в приказах, отдаваемых им срывающимся голосом и
дрожащими губами, — они тоже компрометируют себя тем, что не идут напролом
— единственное дело, на которое пригодны эти тараны.
Врангель не идет дальше заявления, что он признает
только такое Национальное собрание, которое подчиняется приказу! Бранденбург
обучается парламентским манерам, и после того как он возмутил палату своим
грубым, отталкивающим унтер-офицерским диалектом, он позволяет «превзойти в
тирании самого тирана» и подчиняется приказу Национального собрания, униженно прося
дать ему слово, которое он только что хотел взять.
«Лучше б мне в
овчине вошью быть,
Чем таким
отважным дурнем!»
Спокойное поведение Берлина радует нас;
благодаря ему терпят крушение идеалы прусского унтер-офицерства.
Но Национальное собрание? Почему оно не
выскажется за mise hors la loi {ообъявление вне закона}, почему оно не объявит людей вроде Врангеля
вне закона, почему ни один депутат не выступит среди штыков Врангеля, не
потребует его изгнания и не обратится с речью к солдатам?
Пусть берлинское Национальное собрание
перелистает «Moniteur» — «Mouiteur» за 1789—1795 годы.
А что должны делать мы в этот
момент?
Мы должны отказаться платить налоги.
Какой-нибудь Врангель или Бранденбург понимают, — ибо эти молодцы учатся
арабскому языку у хигланов, — что они носят саблю и получают мундир и
жалованье. Но откуда берутся сабля, мундир и жалованье, — этого они не
понимают.
Существует только лишь одно средство
одержать победу над королевской властью, и именно до наступления аптииюньской революции в Париже,
которая будет иметь место в декабре месяце.
Королевская власть оказывает
противодействие не только народным массам, но и буржуазии.
Поэтому побеждайте ее на буржуазный манер.
А как победить королевскую власть на
буржуазный манер?
Надо взять ее измором.
А как взять ее измором?
Надо отказаться платить налоги.
Подумайте об этом хорошенько! Ни принцы
Прусские, ни Бранденбурги и Врангели не производят солдатского хлеба. Вы,
вы сами производите солдатский хлеб.
III
Кёльн, 13 ноября. Подобно тому как депутаты французского
Национального собрания нашли однажды запертым помещение, официально
предназначенное для заседаний, и были вынуждены заседать в зале для игры в
мяч, так депутаты прусского Национального собрания были вынуждены
перекочевать в тир.
В экстренном выпуске нашей газеты,
напечатанном сегодня утром, помещено сообщение нашего берлинского корреспондента,
пишущего под значком (·), о принятом в тире постановлении, согласно
которому Бранденбург объявлен государственным преступником; в
отчете «Kölnische Zeitung» об этом умалчивается.
Между тем мы только что получили письмо от
одного депутата Национального собрания, в котором дословно говорится
следующее:
Национальное
собрание единогласно (242 голосами) объявило, что этой мерой (роспуск
гражданского ополчения) Бранденбург поставил себя в положение государственного
преступника и что каждый, способствующий активно или пассивно проведению в
жизнь этой меры, должен рассматриваться как государственный преступник.
Всем известно, насколько заслуживает
доверия информация Дюмона.
В силу того, что Национальное собрание
объявило Бранденбурга государственным преступником, сама собой отпадает
обязанность платить налоги. Никто не обязан платить налоги правительству
государственной измены. Завтра мы подробно расскажем нашим читателям, как в
самой старой конституционной стране, в Англии, при подобных коллизиях
практикуется отказ от уплаты налогов. Впрочем, само правительство
государственной измены указало народу правильный путь, немедленно прекратив
уплату налогов Национальному собранию (жалованье депутатам и т. д.), чтобы взять его измором.
Вышеупомянутый депутат пишет нам далее:
«Гражданское
ополчение не сдаст оружия».
Итак, борьба становится, по-видимому, неизбежной,
и долг Рейнской провинции
— поспешить на помощь берлинскому Национальному собранию людьми и оружием.
Наткано К. Марксом 11, 13 ноября. 1848г.
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 141, во втором выпуске № 141 и в №142; 12 и 14 ноября 1848г.
Печатается по тексту газеты.
Перевод с немецкого