АНГЛО-ФРАНЦУЗСКОЕ ПОСРЕДНИЧЕСТВО В ИТАЛИИ

 

Кёльн, 21 октября. Англо-французское посредничество в Италии прекращено. Череп дипломатии скалит зубы после каждой революции, и главным образом после наступления реакции, следующей за каждой революцией. Но всякий раз, когда раздаются громовые раскаты новой революций, дипломатия заползает в свой благоухающий склеп. Венская революция опрокинула, словно карточный домик, франко-английскую дипломатию.

Пальмерстон расписался в своем бессилии, Бастид — тоже. Венская революция положила конец, по их собственному признанию, скучной переписке этих господ. Бастид официально сообщил об этом сардинскому послу маркизу Риччи.

На запрос последнего, «не возьмется ли Франция при известных условиях за оружие в пользу Сардинии», суровый республиканец Бастид (из «National») сделал реверанс один, другой, третий раз и запел:

 

«Надейтесь на меня, но не плошайте сами,

И бог, наверное, тогда поможет вам».

 

Франция-де твердо держится принципа невмешательства, — того самого принципа, борьба против которого во времена Гизо годами питала Бастида и всех прочих господ из «National» .

В этом итальянском вопросе «добропорядочная» французская республика вконец оскандалилась бы, если бы только со времени чреватого событиями июня для нее возможен был еще больший позор.

Rien pour la gloire! {Ни гроша для славы!} — твердят друзья торговли во что бы то ни стало. Rien pour la gloire! — таков девиз добродетельной, умеренной, благопристойной, солидной, добро­порядочной, словом — буржуазной республики. Rien pour la gloire!

Ламартин олицетворял иллюзию буржуазной республики в отношении самой себя, преувеличенное, фантастическое, восторженное представление, составленное ею о самой себе, ее грезу о своем собственном величин. Чего только нельзя себе вообразить! Подобно Эолу, освободившему из своих мехов все ветры, Ламартин выпустил и одним дуновением погнал на восток и на запад всех воздушных призраков, все фразы буржуазной республики — ветреные слова о братстве всех народов, об освобождении, которое Франция понесет всем народам, о самопожертвовании Франции в интересах всех народов.

А что он сделал? — ничего.'

Дополнить его фразы делом взяли на себя Кавеньяк и его направленное вовне орудие, Бастид.

Спокойно взирали эти господа на неслыханные сцены в Неаполе, на неслыханные сцены в Мессине, на неслыханные сцены в Милане и его округе.

А для того чтобы не оставалось ни малейшего сомнения, что в «добропорядочной» республике господствует тот же класс, а потому проводится та же внешняя политика, что и при конституционной монархии, при Кавеньяке та же политика, что и при Луи-Филиппе, — в международных распрях прибегают к старому и вечно новому средству, к entente cordiale {сердечному согласию} с Англией, с Англией Пальмерстона, с Англией контрреволюционной буржуазии.

Но история не должна забыть всей остроты, всей pointe этого положения. Редактор «National», Бастид, должен был судорожно ухватиться за руку Англии. А ведь entente cordiale представляла собой главный козырь, который бедный англофобский «National» в течение всего своего существования пускал в ход против Гизо.

На надгробном камне «добропорядочной» республики будет начертано: Бастид — Пальмерстон.

Но «добропорядочные» республиканцы пошли даже дальше entente cordiale Гизо. Офицеры французского флота позволили себе угощаться на банкете, устроенном неаполитанскими офицерами, и на дымящихся еще развалинах Мессины пили за здоровье неаполитанского короля, этого слабоумного тигра Фердинанда. А над их головами испарялись фразы Ламартина.

Написано К. Марксом 21 октября 1848г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №123, 22 октября 1848г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого