АРЕСТЫ

 

Кёльн, 4 июля. Мы обещали вчера нашим читателям вернуться к аресту гг. д-ра Готшалька и Аннеке. До сих пор нами получены более подробные сообщения только об аресте Аннеке.

Между 6 и 7 часами утра шесть или семь жандармов явились на квартиру Аннеке, сразу же грубо оттолкнули в дверях служанку и тихо поднялись по лестнице. Трое остались в передней, четверо проникли в спальню, где спали Аннеке и его жена, которая должна была скоро рожать. Из этих четырех столпов правосудия один немного покачивался, уже с раннего утра преисполненный «духом» {игра слов: «Geist» означает «дух», а также «спирт»}, живительной влагой, водкой.

Аннеке спросил, что им угодно. — «Следуйте за нами!», — последовал краткий ответ. Аннеке попросил их, по крайней мере, пощадить его больную жену и выйти в переднюю. Но господа из святой германдады не пожелали удалиться из спальни, потребовали, чтобы Аннеке скорее одевался и не позволили ему даже поговорить с женой. В передней они от понукания переходят к рукоприкладству, причем один из жандармов вдребезги разбивает стеклянную дверь. Аннеке сталкивают с лестницы. Четыре жандарма отвозят его в новую тюрьму, трое остаются при г-же Аннеке, чтобы караулить ее до прибытия государственного прокурора.

По предписанию закона при аресте обязан присутствовать хотя бы один чиновник судебной полиции — полицейский комиссар или кто-нибудь другой. Но к чему подобные формальности с тех пор, как народ имеет для защиты своих прав два Собрания: одно в Берлине, а другое во Франкфурте?

Через полчаса для производства обыска прибыли государственный прокурор Геккер и судебный следователь Гейгер.

Г-жа Аннеке заявляет жалобу на то, что государственный прокурор предоставил производить арест грубым жандармам, не сдерживаемым присутствием какого-либо должностного лица. Г-н Геккер отвечает, что он не давал приказания о грубом обращении. Как будто г-н Геккер мог давать подобные приказания!

Г-жа Аннеке: Вероятно, жандармов намеренно послали одних вперед, чтобы снять с себя ответственность за их грубость. К тому же арест был произведен незаконно, так как ни один из жандармов не предъявил приказа об аресте; один из жандармов, правда, вынул из кармана какую-то бумажку, но не дал ее прочесть Аннеке.

Г-н Геккер: «Жандармы были направлены для производства ареста по постановлению судебных властей». Но разве постановления судебных властей не подчиняются постановлениям закона? Государственный прокурор и судебный следователь конфисковали большое количество бумаг и прокламаций, среди них целую папку, принадлежащую г-же Аннеке, и т. д. Кстати, г-н судебный следователь Гейгер намечается на пост полицейдиректора.

Вечером Аннеке допрашивали в течение получаса. Причиной его ареста будто бы послужила мятежная речь, произнесенная им на последнем собрании в Гюрценихе. Статья 102 Code pénal упоминает о публичных речах, непосредственно призывающих к заговорам против императора и членов его семьи или имеющих целью вызвать нарушение государственного спокойствия путем гражданской войны, путем противозаконного употребления вооруженной силы, открытого погрома или разбоя. Кодексу неизвестен прусский термин «возбуждение недовольства». Ввиду невозможности применить прусское право будут пока прибегать к статье 102 во всех тех случаях, когда ее применение юридически совершенно недопустимо.

Во время самого ареста в городе были сосредоточены значительные военные силы; с четырех часов утра войска были собраны в казармах. Пекарей и ремесленников впустили в казармы, но обратно не выпустили. Около 6 часов утра в Кёльн прибыли гусары из Дёйца и проскакали через весь город. Отряд из 300 человек занял новую тюрьму. Сегодня поступили сведения об арестах еще четырех человек: Янсена, Калькера, Эссера и кого-то четвертого. Расклеенное на стенах воззвание Янсена, в котором он призывал рабочих к спокойствию, было, как нас уверяют очевидцы, сорвано вчера вечером полицией. Было ли это сделано в интересах порядка? Или, наоборот, искали повод для осуществления в славном городе Кёльне давно задуманных планов?

Говорят, что г-н обер-прокурор Цвейфель уже давно запрашивал окружной суд в Арнсберге, может ли он арестовать Аннеке на основании вынесенного ранее приговора и затем переслать его в Юлих. Повидимому, королевская амнистия помешала этому благому намерению. Дело было передано в министерство.

Говорят, будто г-н обер-прокурор Цвейфель заявил еще, что в течение недели покончит в Кёльне на Рейне с 19 марта, с клубами, со свободой печати и со всеми другими порождениями злополучного 1848 года. Г-н Цвейфель не принадлежит к числу скептиков!

Разве г-н Цвейфель не объединяет в своем лице исполнительную власть с законодательной? Быть может, лавры обер-прокурора должны прикрыть грехи народного представителя? Мы просмотрим еще раз наши излюбленные стенографические отчеты и дадим читателям полную картину деятельности народного представителя и обер-прокурора Цвейфеля.

Таковы, следовательно, дела министерства дела, министерства левого центра, министерства, являющегося переходом к стародворянскому, старобюрократическому, старопрусскому министерству. Как только г-н Ганземан сыграет свою переходную роль, он получит отставку.

Левая в Берлине должна, однако, уразуметь, что старая власть может спокойно дозволить ей одерживать маленькие парламентские победы и составлять большие конституционные проекты, лишь бы самой тем временем завладеть всеми действительно решающими позициями. Она смело может признавать революцию 19 марта в палате, если только вне палаты эта революция будет разоружена.

В одно прекрасное утро левая, возможно, убедится, что ее парламентская победа совпадает с ее действительным поражением. Быть может, развитие Германии и нуждается в подобных контрастах.

Министерство дела признает революцию в принципе для того, чтобы на практике осуществлять контрреволюцию.

Написано 4 июля 1848г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №35, 5 июля 1848г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого