«KOLNISCHE ZEITUNG» ОБ ИЮНЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

 

Кельн, 30 июня. Рекомендуем прочесть следующие отрывки из «London Telegraph» и сравнить их с тем, что болтают немецкие либералы и в особенности гг. Брюггеман — Дюмон и Вольферс о парижской июньской революции; тогда станет ясно, что английские буржуа, не говоря о многих других преимуществах, по крайней мере, тем отличаются от немецких мещан, что судят о великих событиях, хотя и с буржуазной точки зрения, но все же как взрослые люди, а не как уличные мальчишки.

В № 122 «Telegraph» говорится:

 

«...А теперь ожидают, что мы выскажемся о причинах и результатах этого ужасного кровопролития. С самого начала было ясно, что это настоящее сражение между двумя классами». (Можно царство отдать за подобную мысль, — воскликнет про себя достойная «Kolnische» и ее «Вольферс».) «Это — восстание рабочих против правительства, созданного ими самими, и против класса, который в настоящее время поддерживает правительство. Труднее объяснить, из-за чего непосредственно разгорелась борьба, чем указать ее постоянные, существующие и поныне причины. Февральская революция была совершена главным образом рабочим классом, и было заявлено во всеуслышание, что она была совершена в его интересах. Эта не столько политическая, сколько социальная революция. Масса недовольных рабочих не явилась на свет сразу, наделенная всеми качествами солдат. Их нужда и их недовольство также не были порождены исключительно событиями последних четырех месяцев. Еще в понедельник мы цитировали, может быть преувеличенное, но не вызвавшее возражений заявление г-на Леру в Национальном собрании, что во Франции существует 8 миллионов нищих и 4 миллиона рабочих, не имеющих определенного заработка. Он имел при этом в виду предреволюционное время и жаловался, что после революции ничего не предпринято против этого страшного зла. Теории социализма и коммунизма, сложившиеся во Франции и получившие теперь такое большое влияние на общественное мнение, выросли на почве ужасающей нужды, которую испытывало громадное большинство народа вправление Луи-Филиппа. Основной вопрос, который нельзя упускать из виду, — это бедственное положение народных масс; в этом-то и кроется действительная жизненная причина революции. В Национальном собрании скоро было решено лишить рабочих тех преимуществ, которые политические деятели революции им так поспешно и необдуманно наобещали. Совершенно явно начиналась сильная реакция социального и даже политического характера. От власти, которую поддерживала большая часть Франции, требовали, чтобы она удалила тех людей, которым эта власть была обязана своим существованием. Сначала рабочим льстили, кормили их, затем разъединили, грозили им голодной смертью, удалили в провинцию, оторвав от привычных трудовых связей, и в конце концов создали план уничтожения их силы. Можно ли после этого удивляться раздражению рабочих? Конечно, никого не может удивить их уверенность, что они в состоянии совершить вторую, более успешную революцию. И их шансы на победу над вооруженными силами правительства, судя по длительности оказанного ими до сих пор сопротивления, были сильнее, чем многие предполагали. Из этого, а также из того обстоятельства, что среди народа не оказалось политических вождей, и из того факта, что высланные из Парижа рабочие, едва дойдя до застав, тотчас же возвращались обратно, можно заключить, что восстание является результатом всеобщего недовольства рабочего класса, а не делом политических подстрекателей. Рабочие считают, что их собственное правительство снова предало их интересы. Теперь, как и в феврале, они взялись за оружие, чтобы бороться с ужасающей нуждой, жертвой которой они были так долго.

Теперешняя борьба является лишь продолжением февральской революции. Она является продолжением охватившей всю Европу борьбы за более справедливое распределение ежегодно производимых продуктов труда. В Париже эта борьба теперь, вероятно, будет подавлена, потому что сила, которую новая власть унаследовала от старой, очевидно, имеет перевес. Но как бы успешно ни подавляли эту борьбу, она снова и снова будет возобновляться до тех пор, пока правительство либо осуществит более справедливое распределение ежегодно производимых продуктов труда, либо, в виду невозможности это сделать, откажется от дальнейших попыток в этом направлении и предоставит решение вопроса свободной рыночной конкуренции... В действительности борьба ведется за достаточные средства существования. Политические деятели, взявшие на себя руководство революцией, лишили даже средний класс средств к существованию. Средний класс стал более варварским, чем рабочие. Сильнейшие страсти разгорелись с обеих сторон и толкнули к пагубным действиям. Всякое братство отброшено, и обе стороны объявили друг другу войну не на жизнь, а на смерть. Невежественное, если не злонамеренное правительство, не имеющее, повидимому, при существующем чрезвычайном кризисе никакого представления о своих обязанностях, сперва натравливало рабочих против среднего класса, а в настоящее время помогает последнему смести с лица земли разочарованных, обманутых и ожесточившихся теперь рабочих. Упрек по поводу разразившегося великого несчастья не должен касаться самого принципа революции — твердого намерения бороться с нуждой и угнетением. Упрек, скорее, должен быть направлен против тех, кто по своему политическому невежеству еще больше ухудшил бедственное положение, унаследованное от Луи-Филиппа».

 

Так пишет об июньской революции лондонская буржуазная газета, газета, защищающая принципы Кобдена, Брайта и др., газета, которая после «Times» и «Northern Star», этих двух деспотов английской прессы, как называет их «Manchester-Guardian», является наиболее распространенной газетой в Англии.

Теперь сравните вышеприведенный отрывок с тем, что пишет в №181 «Kölnische Zeitung»! Эта удивительная газета превращает борьбу двух классов в борьбу «порядочных» с ворами! Достойная газета! Как будто этими эпитетами не наделяли друг друга попеременно оба класса. Это та самая газета, которая при первых слухах об июньском восстании призналась в своей полной неосведомленности относительно характера восстания; потом сообщения из Парижа заставили ее признать, что там происходит серьезная социальная революция, которая не исчерпывается в результате одного поражения; наконец, ободренная одним поражением рабочих, газета видит в восстании не что иное как борьбу «подавляющего большинства» против «дикой орды каннибалов, разбойников и убийц».

Чем была римская война рабов? Войной между «порядочными» и каннибалами! Г-н Волъферс напишет римскую историю, а гг. Дюмон—Брюггеман будут разъяснять рабочим, этим «несчастным», их истинные права и обязанности, «будут приобщать их к той науке, которая ведет к порядку, которая воспитывает истинных граждан!»

Да здравствует наука Дюмона—Брюггемана—Больферса, их тайная наука! — Вот один пример этой тайной науки: на протяжении двух номеров почтенный триумвират рассказывает своим доверчивым слушателям, будто Кавеньяк собирается минировать Сент-Антуанское предместье. На беду Сент-Антуанское предместье несколько больше славного города Кёльна. Но ученый триумвират, который мы рекомендуем германскому Национальному собранию для обуздания Германии, триумвират Дюмон — Брюггеман — Волъферс преодолевает это затруднение — он знает, как одной миной взорвать город Кёльн! Его представлению о мине, которая должна взорвать Сент-Антуанское предместье, соответствует представление о подземных силах, которые подрывают современное общество, от которых задрожал Париж в июньские дни и под действием которых из его революционного кратера стала извергаться кровавая лава.

Но, добрейший триумвират! Великие Дюмон—Брюггеман— Вольферс, мужи, прославленные в мире газетных объявлений! Кавеньяки рекламы! Мы скромно склонили головы перед величайшим историческим кризисом, какой когда-либо сотрясал Mиp, — перед классовой борьбой буржуазии и пролетариата. Мы не создавали этого факта: мы его констатировали. Мы констатировали, что один из этих классов побежден, как говорит сам Кавенъяк. Над могилой побежденных мы воскликнули: «Горе победителям!», и сам Кавеньяк содрогается перед своей исторической ответственностью! А Национальное собрание обвиняет в трусости каждого из своих членов, который не берет на себя открыто эту ужасающую историческую ответственность. Разве для того раскрыли мы перед немцами книгу Сивиллы, чтобы они ее сожгли? Когда мы изображаем борьбу чартистов с английской буржуазией, разве мы тем самым требуем от немцев, чтобы они стали англичанами?

Но, Германия, неблагодарная Германия, хотя тебе и известна «Kölnische Zeitung» с ее объявлениями, но ты не знаешь величайших своих мужей, своего Вольферса, своего Брюггемана, своего Дюмона! Сколько потрачено умственных усилий, сколько пролито пота, кровавого пота в борьбе классов, в борьбе свободных и рабов, патрициев и плебеев, помещиков и крепостных, капиталистов и рабочих! Но все это только потому, что еще не существовало «Kölnische Zeitung». Однако, храбрейший триумвират, если современное общество в таком количестве и с такой энергией порождает «злодеев», «каннибалов», «убийц» и «грабителей», что их восстание потрясает основы официального общества, то что это за общество! Какая педантично организованная анархия! И ты воображаешь, что кладешь конец раздорам, воображаешь, что возвышаешь и участников и зрителей страшной драмы, низводя их до роли действующих лиц лакейских трагедий Коцебу!

Среди национальных гвардейцев предместий Сент-Антуан, Сен-Жак и Сен-Марсо нашлось всего лишь 50 человек, которые откликнулись на призыв буржуазных трубачей, — так сообщает парижский «Moniteur», правительственный орган, газета Людовика XVI, Робеспьера, Луи-Филиппа и Марраста—Кавеньяка! Нет ничего проще для той науки, которая «воспитывает» из человека истинного гражданина! Три самых больших предместья Парижа, три наиболее развитых в промышленном отношении предместья, перед изделиями которых бледнеют и блекнут даккский муслин и бархат Спиталфилдса, населены-де «каннибалами», «грабителями», «разбойниками» и «злодеями». Так утверждает Волъферс!

А Волъферс, конечно, достойный человек! Он восславил воров, заставив их давать более крупные сражения, изготовлять лучшие шедевры и совершать более героические подвиги, чем деяния Карла X, Луи-Филиппа, Наполеона и чем изделия даккских и спиталфилдсских ткачей.

Выше мы упоминали о лондонском «Telegraph». А вчера наши читатели могли ознакомиться с мнением Эмиля Жирардена. Рабочий класс, — говорит он, — после того как он отсрочил на месяц уплату по векселю своему должнику, февральской революции, стучится в качестве кредитора в дверь своего должника, стучится мушкетом, баррикадой, своим собственным телом! Элиль Жирарден? Но кто он такой? Отнюдь не анархист! Упаси боже! Но on республиканец следующего дня, республиканец завтрашнего дня (republicain du lendemain), a «Kölnische Zeitung», какой-нибудь Вольферс, какой-нибудь Дюмон, какой-нибудь Брюггеман — это все позавчерашние республиканцы, республиканцы до республики, республиканцы вчерашнего дня (republieains de la veille)! Эмиль Жирарден, да разве может он выступать в качестве свидетеля наряду с Дюмоном?

Когда «Kölnerin» к ссылке и повешению присоединяет еще и злорадство по поводу ссылки и повешения, восхищайтесь ее патриотизмом! Ведь ей только нужно доказать миру, недоверчивому, совершенно слепому немецкому миру, что республика сильнее, чем монархия, что республиканское Национальное собрание с Кавеньяком и Маррастом способно на то, на что неспособна была конституционная палата депутатов с Тьером и Бюжо! Vive la republique! Да здравствует республика! — восклицает спартанка «Kölnerin» над истекающим кровью, истерзанным, объятым пламенем Парижем. Да ведь она скрытая республиканка! И за это ее подозревают в трусости, в бесхарактерности какой-то Гервинус, какая-то «Augsburgerin»! О безупречная! Кёльнская Шарлотта Корде!

Заметьте, ни одна парижская газета, ни «Moniteur», ни «Debats», ни «National» не говорят о «каннибалах», «грабителях», «разбойниках», «убийцах». Об этом твердила только одна газета — газета Тьера, человека, безнравственность которого бичевал в «Kölner Zeitung» Якоб Венедей, газета человека, против которого «Kölnerin» кричала во всю глотку:

 

«Его не получить им,

Немецкий вольный Рейн», —

 

только газета Тьера «Constitutionnel», из которой черпает свою премудрость бельгийская «Independance», а также рейнская наука, воплощенная в Дюмоне—Врюггемане—Вольферсе! А теперь отнеситесь несколько критически к скандальным анекдотам, с помощью которых «Kölnische Zeitung» клеймит побежденных, — та самая газета, которая в самом начале борьбы заявила, что она совершенно не осведомлена о ее характере, которая во время борьбы утверждала, что это «серьезная социальная революция», а после окончания борьбы заговорила о потасовке жандармов и воров.

Они грабили! Но что? Оружие, боевые припасы, перевязочные материалы и необходимейшие средства к жизни. На оконных ставнях воры писали: «Mort aux voleurs!» Смерть ворам!

Они «убивали, как каннибалы»! Каннибалы, они не соглашались добровольно, чтобы национальные гвардейцы, наступавшие на баррикады позади линейных войск, разбивали черепа их раненым, пристреливали побежденных, закалывали женщин. Каннибалы, которые уничтожали в этой истребительной войне, как ее называет одна буржуазная французская газета. Они поджигали? Однако единственный факел, который они бросили в восьмом округе в ответ на законные зажигательные ракеты Кавеньяка,—это только поэтический, вымышленный факел, как свидетельствует «Moniteur».

 

«Одни», — говорит Вольферс, — «превозносили программу Барбеса, Бланки и Собрие, другие провозглашали здравицу в честь Наполеона или Генриха V».

 

А целомудренная «Kölnerin», которая не носит в своем чреве ни Наполеонидов, ни Бланки, уже на второй день восстания объявила, что «борьба ведется во имя красной республики». Зачем же она болтает о претендентах? Но она, как мы уже сказали, — заядлая скрытая республиканка, Робеспьер в юбке, ей всюду мерещатся претенденты, и это заставляет ее трепетать за свою нравственность!

 

«Почти все они имели при себе деньги, а некоторые даже значительные суммы».

 

Рабочих было от 30000 до 40000 человек, и «почти все они имели при себе деньги», — это теперь-то, при такой нужде и при таком застое во всех делах! Деньги, должно быть, потому стали такой редкостью, что их припрятали рабочие!

С величайшей старательностью парижский «Moniteur» сообщал о всех случаях, когда у инсургентов были найдены деньги. Таких случаев смогли насчитать не больше двадцати. Разные газеты и корреспонденты приводят те же случаи, а суммы указывают разные. «Kölnische Zeitung», известная своим критическим тактом, принимает эти разные рассказы о тех же двадцати случаях как сообщения о различных случаях, да еще прибавляет к ним все распространявшиеся слухи и все-таки может насчитать не более двухсот случаев. И это дает ей право сказать, что почти все 30—40000 рабочих имели при себе деньги! До сих пор установлено лишь то, что легитимистские, бонапартистские и, может быть, филиппистские агенты, снабженные деньгами, затесались или намеревались затесаться в среду баррикадных борцов. Г-н Пайе, чрезвычайно консервативный член Национального собрания, проведший двенадцать часов среди инсургентов в качестве пленника, заявляет:

 

«Большинство из них — это рабочие, доведенные четырехмесячной нуждой до отчаяния, и они говорили: лучше умереть от пули, чем от голода!»

«Многие, очень многие из числа убитых», — уверяет Волъферс, — «имели на теле те роковые знаки, которыми общество клеймит преступление».

 

Это низкая ложь, постыдная клевета, одна из тех гнусностей, которые заклеймил Ламенне, противник инсургентов, сторонник «National», в своей газете «Peuple constituent», а также Ларошжаклен, неизменно рыцарски настроенный легитимист, в Национальном собрании. Вся эта ложь основана на в высшей степени недостоверном, не подтвержденном «Moniteur» утверждении одного корреспондентского бюро, будто было найдено одиннадцать трупов, заклейменных буквами Т. F. {Travaux forcés – каторжные работы}. Да и была ли когда-нибудь революция, во время которой не нашли бы таких одиннадцати трупов? И какая революция не клеймит этими знаками в сто раз больше людей?

Итак, мы видим, что газеты, воззвания и иллюминации победителей свидетельствуют о том, как они морили голодом, доводили до отчаяния, закалывали, расстреливали, заживо замуровывали, ссылали, издевались над мертвыми. А против побежденных приводятся только анекдоты, рассказанные одним лишь «Gonstitutionnel», перепечатанные газетой «Independance» и переведенные на немецкий язык «Kölnische». Нет большего оскорбления для истины, как пытаться доказывать ее анекдотом, — говорит Гегель.

Перед домами в Париже сидят женщины и щиплют корпию для раненых, даже для раненых инсургентов. А редакторы «Kölnische Zeitung» вливают им в раны серную кислоту.

Они донесли на нас буржуазной полиции. Мы же, наоборот, советуем рабочим, этим «несчастным», «уяснить себе свои истинные права и обязанности, дать себя приобщить к тей науке, которая ведет к порядку, которая воспитывает истинных граждан», воспользовавшись услугами бессмертного триумвирата Дюмона — Брюггемана — Вольферса.

Написано Ф. Энгельсом 30 июня 1848г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №31, 1 июля 1848г.

Печатается по тексту газеты

Перееод с немецкого