ГОРНОПРОМЫШЛЕННЫЙ ПРОЛЕТАРИАТ

ГОРНОПРОМЫШЛЕННЫЙ ПРОЛЕТАРИАТ

Добыча сырья и топлива для такой колоссальной промышленности, как английская, занимает тоже значительное число рабочих. Из всех необходимых для промышленности видов сырья в самой Англии добываются, кроме шерсти, доставляемой сельскохозяйственными округами, только минералы — металлы и каменный уголь. В Корнуэлле есть богатые медные, оловянные, цинковые и свинцовые рудники, в Стаффордшире, Северном Уэльсе и других округах добывается много железа, а почти вся Северная и Западная Англия, центральная часть Шотландии и некоторые округа Ирландии дают в избытке каменный уголь

{ Согласно переписи 1841г., число занятых в горных промыслах Великобритании (кроме Ирландии) рабочих составляло:

	Мужчин		Женщин		Всего
	старше	моложе	старше	моложе
	20 лет	20 лет	20 лет	20 лет
в каменноугольных копях	83 408	32 475	1185	1165	118233
» медных рудниках ………	9866	3 428	913	1200	15407
» свинцовых » ………	9 427	1932	40	20	11419
» железных » ………	7773	2 679	424	73	10949
» оловянных » ………	4 602	1349	68	82	6101
в различных других копях
и рудниках, в том числе
и тех, в отношении кото-
рых добываемый минерал не указан …………………....	24162	6 591	472	491	31716
Итого …………………….….	139 238	48 454	3102	3031	193 825

Так как в угольных копях и железных рудниках работают большей частью одни и те же рабочие, то часть рабочих, числящихся за каменноугольными копями, должна быть отнесена к железным рудникам. Сюда же надо отнести значительную часть рабочих, числящихся в последней рубрике.}.

В Корнуэлле в горном промысле занято около 19 тыс. мужчин и 11 тыс. женщин и детей, работающих частью под землёй, частью на поверхности. В самих рудниках работают почти исключительно мужчины и мальчики старше 12 лет. — Судя по «Отчёту комиссии по обследованию детского труда», материальное положение этих рабочих, повидимому, довольно сносное, и англичане часто хвастают своими сильными и смелыми корнуэллскими рудокопами, разрабатывающими рудные жилы даже под морским дном. Впрочем, отчёт оценивает силу этих людей несколько иначе. Во вдумчивом отчёте д-ра Барема показано, что вдыхание того воздуха, который бывает в глубине рудников, — воздуха, бедного кислородом и смешанного с пылью и дымом от применяемого для подрывов пороха, — очень вредно отражается на лёгких, нарушает деятельность сердца и ослабляет органы пищеварения; что напряжённая работа и в особенности передвижение вверх и вниз по лестницам, отнимающее в иных копях даже у молодых, сильных мужчин ежедневно свыше часа до работы и после неё, тоже значительно содействуют усилению упомянутых выше заболеваний, так что мужчины, с раннего возраста спускающиеся в копи, далеко не обладают той физической силой, какая наблюдается у женщин, работающих на поверхности земли; что многие умирают в молодые годы от скоротечной чахотки, а большинство — в самом цветущем возрасте от медленной чахотки; что рабочие рано старятся и между 35 и 45 годами теряют работоспособность; что очень многие, сильно вспотев во время трудного подъёма по лестнице, при внезапном переходе из тёплого воздуха шахты в холодную атмосферу на поверхности земли получают острые воспаления и без того болезненных дыхательных органов, очень часто приводящие к смерти. — Работа на поверхности земли, дробление и сортировка руды, производится девушками и детьми и считается очень полезной для здоровья, так как она протекает на свежем воздухе.

На севере Англии, на границе Нортумберленда и Дургама находятся богатые свинцовые рудники Олстон-Мура. Данные об этой местности — отчёт, составленный членом комиссии Митчеллом в «Отчёте комиссии по обследованию детского труда», — почти полностью совпадают с данными о Корнуэлле. И здесь указывается на недостаток кислорода, на насыщенность воздуха штолен пылью, пороховым дымом, углекислотой и сернистыми газами. Вследствие этого рудокопы здесь, как и в Корнуэлле, низкорослы и начиная с 30 лет почти все страдают лёгочными болезнями, которые в конце концов, в особенности если больной, как это почти всегда и бывает, продолжает работать, переходят в настоящую чахотку, значительно снижая среднюю продолжительность жизни этих людей. Если рудокопы этой местности живут несколько дольше рудокопов корнуэллских, то это объясняется тем, что они начинают работать в шахтах лишь с 19 лет, тогда как в Корнуэлле, как мы видели, работать начинают уже с 12 лет. Но и здесь, по показаниям врачей, большинство умирает между 40 и 50 годами. Из 79 рудокопов, смерть которых была занесена в официальные регистры округа, 37 человек умерло от чахотки и 6 от астмы, причём средняя продолжительность жизни у них исчислялась в 45 лет. В окрестных населённых пунктах: Аллендейле, Станхопе и Мидлтоне средняя продолжительность жизни исчислялась в 49, 48 и 47 лет, а смертность от лёгочных болезней составляла соответственно 48, 54 и 56 процентов общей смертности. Необходимо при этом иметь в виду, что все эти показания относятся только к рудокопам, впервые спустившимся в шахты не раньше девятнадцатилетнего возраста. Сравним с этим так называемые шведские таблицы — подробные таблицы смертности, относящиеся ко всему населению Швеции, — которые в Англии признаются самым правильным по сей день масштабом средней продолжительности жизни британского рабочего класса. Согласно этим таблицам, средняя продолжительность жизни мужчины, если он дожил до девятнадцатилетнего возраста, составляет 57¹/₂ лет, следовательно труд рудокопов в Северной Англии сокращает их жизнь в среднем на десять лет. Но не надо забывать, что шведские таблицы считаются масштабом средней продолжительности жизни рабочих, т. е. жизни в неблагоприятных условиях существования пролетариата, следовательно в них дана продолжительность жизни ниже нормальной. — В этой местности мы находим те же ночлежные дома и углы, с которыми мы уже познакомились в больших городах, и здесь они не менее грязны, отвратительны и тесны. Митчелл посетил комнату в 18 футов длины и 15 футов ширины, в которой ютились 42 взрослых мужчины и 14 мальчиков, всего 56 человек, на 14 койках, расположенных одна над другой в два ряда, как на корабле. Не было никаких отверстий для проветривания; хотя последние три ночи в этой комнате никто не ночевал, запах и духота были такие, что Митчелл не смог оставаться в ней ни одной минуты. Каково же должно быть, когда туда в жаркую летнюю ночь набивается 56 человек! И это не трюм американского невольничьего корабля, а жилище «свободнорождённых британцев»!

Перейдём теперь к важнейшим отраслям английской горной промышленности — к железным рудникам и каменноугольным копям, которые «Отчёт комиссии по обследованию детского труда» рассматривает вместе и притом очень подробно, как этого и требует важность предмета. Почти вся первая часть этого отчёта касается положения рабочих, занятых в этих двух отраслях. Подробное описание положения промышленных рабочих, данное мной выше, позволяет мне быть здесь настолько кратким, насколько этого требуют размеры настоящей книги.

В каменноугольных копях и железных рудниках, которые разрабатываются примерно одинаковым образом, применяется труд детей 4, 5, 7 лет, но большей частью старше 8 лет. Они используются для перетаскивания добытой руды или угля с места добычи к конной дороге или в главную шахту, а также для того, чтобы открывать и закрывать ведущие из одной части шахты в другую двери, пропуская рабочих и груз. Для наблюдения за этими дверями используются большей частью самые маленькие дети, которые таким образом вынуждены одиноко просиживать 12 часов в день в темноте, в тесном, большей частью сыром проходе, не имея даже достаточно работы, чтобы спастись от отупляющей скуки ничегонеделания. Зато перетаскивание угля и железной руды — очень тяжёлый труд, потому что довольно большие ящики без колёс, наполненные породой, приходится тащить волоком по неровному полу штолен, часто по сырой глине или по воде, по крутым подъёмам и проходам, иногда столь тесным, что рабочим приходится пробираться по ним ползком. Поэтому для этой тяжёлой работы используются дети постарше и девочки-подростки. Смотря по обстоятельствам, на каждый ящик для руды приходится один взрослый рабочий или двое детей, из которых один тащит, а другой сзади подталкивает. Зарубка руды, которой занимаются взрослые мужчины и более крепкие юноши 16 лет и старше, является тоже очень утомительной работой. — Обычно рабочее время длится 11—12 часов, часто работают дольше, а в Шотландии работают и по 14 часов. Очень часто работают двойное время, так что все рабочие проводят под землёй 24, а нередко и 36 рабочих часов подряд. Определённых перерывов для еды по большей части нет, так что рабочие едят, когда проголодаются и смогут урвать свободную минуту.

С внешней стороны положение рудокопов в общем изображается как довольно благополучное, а заработная плата их считается даже высокой по сравнению с заработной платой окружающих сельскохозяйственных рабочих (которые просто голодают). Исключение составляют некоторые части Шотландии и каменноугольный район Ирландии, где царит большая нужда. Нам ещё представится случай вернуться к этой оценке положения рудокопов, данной, впрочем, лишь сравнительно с положением беднейшего класса всей Англии. Теперь же мы рассмотрим вредные последствия, вытекающие из современного способа эксплуатации копей и рудников, и предоставим судить читателю, может ли какая бы то ни было денежная компенсация вознаградить рабочего за такие страдания.

Дети и подростки, занятые перетаскиванием угля и железной руды, все жалуются на большую усталость. Даже в тех промышленных заведениях, где царит самая бессовестная эксплуатация, мы не встречаем такого всеобщего и такого крайнего истощения. Многочисленные примеры этого приведены на каждой странице отчёта. Очень часто случается, что дети, вернувшись домой, падают на каменный пол у очага и тотчас же засыпают, что они даже не в состоянии что-нибудь съесть, и родители должны их сонных умывать и укладывать в постель. Часто дети от усталости падают и засыпают по дороге, и родителям приходится разыскивать их глубокой ночью и сонных приводить домой. Обычным, повидимому, является то, что по воскресеньям эти дети значительную часть дня проводят в постели, чтобы хоть несколько отдохнуть от работы за неделю; церковь и школу посещают лишь немногие дети, да и на тех учителя жалуются, что, при всём своём желании учиться, они всё время находятся в сонливом состоянии и очень тупы. Так же обстоит дело с девушками и женщинами. Их самым жестоким образом заставляют работать через силу. — Эта усталость, почти всегда доведённая до крайне болезненного состояния, не остаётся без влияния на организм рабочих. Первым следствием такого чрезмерного труда является неравномерное развитие мышц, а именно бывают чересчур развиты мышцы рук и ног, спины, плеч и груди, которые главным образом напрягаются при волочении и подталкивании грузов, между тем как остальные части тела вследствие недостатка питания плохо развиты. Прежде всего задерживается и рано прекращается рост: почти все рудокопы малорослые, за исключением рудокопов Уорикшира и Лестершира, которые работают в особых, более благоприятных условиях. Затем очень задерживается, как у мальчиков, так и у девочек, наступление половой зрелости; у первых она часто задерживается до 18 лет. Член комиссии Саймонс встретил даже одного 19-летнего юношу, который, за исключением зубов, был в общем физически развит не более, чем мальчик 11—12 лет. Это удлинение периода детства есть в сущности не что иное, как результат задержанного развития, которое неминуемо сказывается впоследствии. При таких условиях и при таком ослаблении организма искривление ног, вогнутые колени, вывернутые ступни, искривление позвоночника и другие уродства являются наиболее распространённым последствием неестественного положения, почти всегда принимаемого телом во время работы; эти уродства составляют столь частое явление, что в Йоркшире и Ланкашире, как и в Нортумберленде и Дургаме, многие, в том числе и врачи, утверждают, что рудокопа всегда можно узнать среди сотни других рабочих по его сложению. Женщины, повидимому, особенно страдают от этой работы; сложение их редко бывает вполне нормальным, вернее — почти никогда не бывает таким. В отчёте приведены также многие доказательства того, что работа в рудниках и копях вызывает у женщин ненормальности в строении таза, влекущие за собой тяжёлые роды, часто даже кончающиеся смертью. Кроме уродств такого рода, углекопы страдают от целого ряда специальных заболеваний, которым подвержены и другие горнорабочие и которые легко объясняются особенностями их труда. В первую очередь они страдают от болезней желудка: аппетит исчезает, в большинстве случаев появляются боли в животе, тошнота и рвота, а также сильная жажда, которую приходится утолять грязной, часто тепловатой водой рудника. Деятельность пищеварительных органов нарушается, что способствует и другим заболеваниям. По свидетельству многих, углекопы часто страдают также такими болезнями сердца, как гипертрофия, воспалительное состояние сердца и сердечной сумки, сокращение входа в желудочки сердца и в аорту, что легко объясняется чрезмерным трудом. Грыжа тоже почти общее явление и представляет собой прямое последствие чрезмерного напряжения мышц. Отчасти по той же причине, отчасти вследствие дурного, насыщенного пылью, углекислотой и рудничным газом воздуха — чего здесь легко было бы избежать — в шахтах возникает множество мучительных и опасных лёгочных болезней, в особенности астма, которая появляется у большинства углекопов в некоторых округах на сороковом году жизни, а в других округах даже на тридцатом году и очень быстро приводит к потере работоспособности. У тех, кто работает в сырых штольнях, удушье начинается, конечно, гораздо раньше; в некоторых местностях Шотландии оно появляется у рабочих между 20 и 30 годами, в возрасте, когда больные лёгкие особенно восприимчивы ко всем воспалительным и лихорадочным процессам. Очень своеобразной болезнью этих рабочих является так называемая чёрная мокрота (black spittle), вызываемая проникновением мелкой угольной пыли во все части лёгкого; эта болезнь выражается в общей слабости, в головных болях, в удушье и выделении чёрной, густой мокроты. В некоторых местностях эта болезнь протекает легко, в других, в особенности в Шотландии, она совершенно неизлечима; здесь кроме упомянутых симптомов этой болезни, проявляющихся в усиленной форме, наблюдается ещё короткое свистящее дыхание, частый пульс (свыше 100 ударов в минуту) и прерывистый кашель; больной всё больше худеет и слабеет и скоро теряет трудоспособность. В Шотландии эта болезнь всегда бывает смертельной. Д-р Мак-Келар в Пенкейтленде, Ист-Лотиан, свидетельствует, что во всех копях с хорошей вентиляцией болезнь эта вовсе не встречается, между тем как рабочие, переходящие из хорошо вентилируемых копей в копи с плохой вентиляцией, очень часто заболевают ею. Таким образом, вина за то, что эта болезнь вообще существует, падает на жадных до прибыли шахтовладельцев, пренебрегающих устройством хорошей вентиляции. Ревматизм является тоже болезнью всех углекопов, за исключением углекопов Уорикшира и Лестершира, и большей частью вызван пребыванием в сырых шахтах. — В результате всех этих заболеваний углекопы во всех без исключения округах рано стареют и уже после 40 лет — в одних округах несколько раньше, в других несколько позже — становятся неработоспособными. Весьма редко случается, чтобы углекоп мог продолжать заниматься своим делом в 45- или 50-летнем возрасте. По всеобщему свидетельству к 40 годам для рабочего этой отрасли труда наступает старость. Это относится к тем, кто откалывает уголь; грузчики, которым постоянно приходится поднимать тяжёлые глыбы угля при загрузке бадьи, старятся уже в 28—30 лет, так что в каменноугольных округах существует даже поговорка: грузчик делается стариком, не успев стать молодым человеком. Само собой понятно, что такая ранняя старость углекопов влечёт за собой и раннюю смерть, и потому 60-летние старики встречаются среди них крайне редко; даже в Южном Стаффордшире, где копи сравнительно гораздо более благоустроены, лишь немногие доживают до шестого десятка. — При такой преждевременной старости рабочих вполне естественно, что и здесь, как на фабриках, безработные родители очень часто находятся на иждивении своих детей, иногда ещё очень юных. — Подводя ещё раз в кратких словах итог тем последствиям, которые влечёт за собой работа в каменноугольных копях, можно присоединиться к словам одного из членов комиссии, д-ра Саутвуда Смита: вследствие удлинения периода детства, с одной стороны, и раннего наступления старости — с другой, значительно сокращается тот период жизни, в котором человек находится в полном расцвете своих сил, и вообще продолжительность жизни сокращается в результате ранней смерти. Всё это тоже надо поставить в счёт буржуазии!

Все приведённые выше данные являются лишь средними для английских копей. Но есть немало таких копей, где условия работы гораздо хуже, в том числе те копи, в которых разрабатываются тонкие пласты угля. Уголь обходился бы слишком дорого, если бы вместе с ним извлекали часть прилегающих пластов песка и глины; владельцы поэтому заставляют выкапывать только уголь, оставляя песок и глину на месте, а ходы, которые обыкновенно бывают в 4, 5 и более футов вышиной, здесь так низки, что стоять в них невозможно. Рабочий отбивает своим кайлом уголь, лёжа на боку и опираясь на локоть. Такое положение вызывает воспаление локтевого сустава, а в тех случаях, когда рабочему приходится работать, стоя на коленях, такого же рода воспаление коленного сустава. Женщины и дети, которые должны оттаскивать уголь, запрягаются в ящики для руды при помощи сбруи и цепи, проходящей иногда между ног, и ползут на четвереньках по низким штольням, а сзади другой подталкивает головой и руками. Подталкивание головой вызывает местное раздражение, болезненные опухоли и нарывы. Во многих случаях штольни к тому же бывают сырыми, так что рабочим приходится ползти по грязной или солёной воде в несколько дюймов глубиной, что также вызывает раздражение кожи. Нетрудно представить себе, в какой мере способствует развитию болезней, и без того свойственных углекопам, такой ужасный, невольничий труд.

Но этим ещё не исчерпывается список зол, выпадающих на долю углекопа. Во всём британском королевстве нет отрасли труда, в которой жизнь рабочего так часто подвергалась бы опасности, как именно здесь. Каменноугольные копи являются ареной множества самых ужасных несчастных случаев, и все их следует непосредственно отнести на счёт алчности буржуазии. Рудничный газ, часто образующийся в копях, при смешении с атмосферным воздухом превращается в гремучий газ, который при соприкосновении с огнём воспламеняется и убивает всякого, кто находится поблизости. Такие взрывы случаются то здесь, то там чуть ли не ежедневно. В Хасуэллских копях, в Дургаме, 28 сентября 1844г. произошёл такого рода взрыв, в результате которого погибло 96 человек. Углекислый газ, также образующийся в копях в большом количестве, скопляется в более низких местах, заполняя их часто выше человеческого роста, и всякий, кто туда попадает, задыхается. Двери, отделяющие друг от друга отдельные части копей, должны мешать распространению взрывов и движению газов, но так как они находятся под наблюдением маленьких детей, которые часто засыпают или вообще небрежно относятся к своим обязанностям, то это лишь мнимая предосторожность. Хорошая вентиляция копей посредством вентиляционных колодцев полностью устранила бы вредное действие и того и другого газа, но на это буржуа своих денег не даёт. Он предпочитает требовать от рабочих, чтобы они пользовались только лампочкой Дэви; но эта лампа своим слабым светом часто не приносит рабочему никакой пользы, и поэтому он охотно заменяет её простой свечой. Если же происходит взрыв, то приписывается он, конечно, небрежности рабочего, между тем как буржуа посредством хорошей вентиляции мог бы вообще сделать взрыв почти невозможным. Далее, то и дело происходит обвал штольни или части штольни, засыпая рабочих или нанося им увечья; буржуа заинтересован в том, чтобы по возможности выбирать дочиста уголь из горизонтальных пластов, и в этом причина обвалов. Далее, канаты, по которым рабочие опускаются в шахту, часто бывают плохого качества и обрываются, а несчастные рабочие летят на дно шахты и разбиваются. Все эти несчастные случаи — за недостатком места я не останавливаюсь на отдельных примерах — уносят ежегодно, по подсчёту «Mining Journal», около 1400 человеческих жизней. Газета «Manchester Guardian» сообщает каждую неделю по меньшей мере о двух или трёх случаях, происшедших в одном только Ланкашире. Почти во всех округах присяжные для освидетельствования умерших находятся в зависимости от владельцев копей, а там, где этого нет, уже в силу косности выносится вердикт: «смерть от несчастного случая». Кроме того присяжные мало задумываются над состоянием копей, так как ничего в этом не понимают. Но зато «Отчёт комиссии по обследованию детского труда» без всяких колебаний возлагает на владельцев копей ответственность за огромное большинство этих несчастных случаев.

Что касается умственного развития и нравственности рабочих горных промыслов, то, согласно «Отчёту комиссии по обследованию детского труда», и с тем и с другим дело обстоит в Корнуэлле сносно, а в Олстон-Муре даже превосходно; зато в угольных районах и умственный и нравственный уровень в общем очень невысокий. Рабочие живут в деревне, в глухих местах, и, коль скоро они выполняют свою тяжёлую работу, никто кроме полиции ими не интересуется. Вследствие этого, а также и потому, что дети начинают работать в очень юном возрасте, духовное развитие их находится на очень низком уровне. Обычные школы им недоступны, вечерние и воскресные школы ничего не дают — учителя никуда не годятся. Поэтому лишь немногие умеют читать и ещё меньше — писать. Единственное, что они, по свидетельству членов комиссии, понимают, это то, что за свой тяжёлый и опасный труд они получают слишком ничтожную заработную плату. — Церкви они не посещают никогда или почти никогда; все священники жалуются на невиданное отсутствие религиозного чувства. И действительно, эти люди обнаруживают такое неведение в религиозных и мирских вопросах, перед которым бледнеют приведённые нами выше примеры, касающиеся промышленных рабочих. Религиозные понятия им знакомы только по ругательствам, а нравственность их разрушается самими условиями их труда. Ясно само собой, что переутомление всех углекопов не может не способствовать пьянству. Что касается нравственности в отношениях между полами, то достаточно сказать, что вследствие высокой температуры в копях мужчины, женщины и дети работают нередко совсем голые, а в большинстве случаев едва прикрытые. К каким это ведёт последствиям в тёмных и уединённых коридорах копей, каждый может себе представить. Несоразмерно большое число внебрачных детей достаточно ясно показывает, что происходит там среди этих наполовину одичавших людей; но оно доказывает также, что внебрачные половые сношения здесь не дошли ещё, как в городах, до проституции. Труд женщины имеет здесь такие же последствия, как и на фабриках: он разрушает семью и совершенно лишает женщину возможности выполнять свои материнские и домашние обязанности.

Когда «Отчёт комиссии по, обследованию детского труда» был представлен в парламент, лорд Эшли поспешил внести законопроект, без всяких оговорок запрещавший в рудниках и копях труд женщин и. очень ограничивавший труд детей. Закон прошёл, но в большинстве местностей он остался мёртвой буквой, потому что даже не назначили горных инспекторов, которые следили бы за его исполнением. К тому же в сельских округах, где находятся горные промыслы, обойти закон и без того очень легко. Поэтому не приходится удивляться, если в прошлом году союз углекопов официально уведомил министра внутренних дел, что в копях герцога Гамильтона в Шотландии работает свыше 60 женщин, и если при опубликовании газетой «Manchester Guardian» сообщения о том, что, если не ошибаюсь, вблизи Уигана во время взрыва копи погибла девушка, никто и внимания не обратил на то, что этим был обнаружен факт нарушения закона. В некоторых отдельных случаях закон, может быть, и соблюдается, но в общем всё осталось по-старому.

Но и этим ещё не ограничиваются страдания, которые выпадают на долю углекопов. Буржуазия, не довольствуясь тем, что она разрушает здоровье этих людей, ежечасно подвергает их смертельной опасности и лишает всякой возможности получить какое-нибудь образование, ещё эксплуатирует их самым наглым образом. Система оплаты товарами здесь не исключение, а правило, и практикуется самым откровенным, неприкрытым образом. Система коттеджей, которая здесь общепринята и большей частью вызывается необходимостью, тоже используется для более интенсивной эксплуатации рабочих. Кроме того рабочих надувают ещё и иным образом: в то время как уголь продаётся на вес, рабочему платят большей частью за объём, и, если его корзина не совсем полна, он не получает никакой заработной платы, за излишек же ему ничего не доплачивают. Если в корзине оказывается больше известного количества гравия, что зависит ведь не столько от рабочего, сколько от качества угольного пласта, то с него не только удерживают всю заработную плату, но ещё взимают штраф. Вообще система штрафов в копях достигает такого совершенства, что порой какой-нибудь бедняга, проработав целую неделю и придя за получкой, узнаёт от надсмотрщика, — который штрафует по собственному своему усмотрению, не предупреждая рабочего, — что он не только ничего не получит, но даже должен доплатить столько-то в виде штрафа! Надсмотрщик вообще самовластно распоряжается заработной платой; он отмечает сданную работу и может как ему вздумается оплачивать рабочего, который обязан верить ему на слово. В некоторых копях, где оплата производится на вес, употребляют неверные десятичные весы, причём проверка гирь властями не производится; в одной копи существовало даже правило, что рабочий, намеревающийся жаловаться на неправильные весы, должен об этом предупредить надсмотрщика за три недели вперёд! Во многих местностях, особенно в Северной Англии, существует обычай нанимать рабочих на целый год: они обязуются в течение этого времени не работать ни на кого, кроме своего хозяина, но тот вовсе не обязуется давать им работу. Таким образом, они могут целыми месяцами сидеть без работы, и, если они вздумают искать работу в другом месте, их за самовольное оставление службы посылают на шесть недель в тюрьму. В других договорах им гарантируют заработок в 26 шиллингов за каждые две недели, но обещанного не исполняют. В некоторых округах шахтовладельцы дают рабочим взаймы небольшие суммы, с тем чтобы они их потом отработали, и таким образом закрепляют их за собой. На Севере вошло в обычай всегда задерживать расчёт по заработной плате на одну неделю, чтобы таким образом привязать углекопов к шахте. Окончательно низводит этих прикреплённых рабочих до положения рабов тот факт, что почти все мировые судьи каменноугольных округов либо сами принадлежат к числу владельцев копей, либо являются родственниками и друзьями последних и пользуются почти неограниченной властью в этих бедных, отсталых местностях, где мало газет, — да и те находятся на службе у господствующего класса, — а политическая агитация слабо развита. Трудно даже представить себе, какой эксплуатации и тирании подвергают несчастных углекопов эти мировые судьи, которые вершат правосудие в свою пользу.

Так обстояло дело в течение долгого времени. Горнорабочим и в голову не приходило, что может быть иначе, что они вообще живут на свете не только для того, чтобы с них драли шкуру. Но мало-помалу и среди них, и в первую очередь в фабричных округах, где соприкосновение с более развитыми фабричными рабочими не могло не сказаться, появился дух протеста против позорного гнёта «угольных королей». Углекопы стали объединяться в союзы и от времени до времени устраивать забастовки. В более культурных местностях они даже всей душой присоединились к чартистам. Но крупный каменноугольный округ на севере Англии, стоящий совершенно в стороне от промышленной жизни, не поддавался новым веяниям, и только в 1843 г., после многих усилий и трудов как чартистов, так и более сознательных углекопов, проснулся и в этом округе общий дух сопротивления. Движение настолько захватило рабочих Нортумберленда и Дургама, что они стали во главе всеобщего союза углекопов всей Великобритании и назначили своим «генеральным поверенным» чартиста, адвоката У. П. Робертса из Бристоля, выдвинувшегося уже в прежних процессах чартистов. Этот союз быстро распространился на большинство округов; всюду были назначены агенты, созывавшие собрания и вербовавшие членов. Ко времени первой конференции делегатов в Манчестере в январе 1844г. союз насчитывал свыше 60 тыс. членов, ко времени второй конференции в Глазго, полгода спустя, уже свыше 100 тыс. членов. На этих конференциях обсуждались все дела углекопов и принимались решения относительно более крупных забастовок. Было создано несколько новых периодических изданий для защиты прав углекопов, в частности ежемесячник «The Miner's Advocate» в Ньюкасле-на-Тайне.

31 марта 1844г. кончился срок договора о найме у всех углекопов Нортумберленда и Дургама. Они поручили Робертсу составить новый договор, предъявляя следующие требования: 1) оплата по весу, а не по объёму; 2) взвешивание при помощи обыкновенных весов и гирь, проверенных правительственными инспекторами; 3) полугодовой срок найма; 4) отмена системы штрафов и оплата всей выполненной работы; 5) обязательство со стороны владельцев копей предоставлять рабочим, находящимся исключительно у них на службе, работу в течение не менее четырёх дней в неделю или гарантировать им заработную плату за четыре дня в неделю. Договор послали угольным королям и избрали депутацию для переговоров. Шахтовладельцы ответили, что союз углекопов для них не существует, что они имеют дело с отдельными рабочими и союза никогда не признают. Со своей стороны, они также предложили проект договора, в котором, однако, не было и намёка на вышеприведённые пункты и который рабочие, конечно, отвергли. Война тем самым была объявлена. 31 марта 1844г. 40 тыс. углекопов побросали свои кайлы, и все копи в обоих графствах опустели. Средства союза были так значительны, что каждой семье в течение нескольких месяцев было обеспечено еженедельное пособие в 2¹/₂ шиллинга. В то время как рабочие испытывали таким образом терпение своих хозяев, Робертс с неутомимой энергией организовывал стачку и агитацию; он созывал собрания, объездил Англию вдоль и поперёк, собирал пожертвования для стачечников, призывал к спокойствию и соблюдению законности и в то же время открыл небывалый ещё в Англии поход против произвола мировых судей и предпринимателей, практикующих систему оплаты товарами. Открыл он этот поход ещё в начале года. Как только какой-нибудь мировой судья осуждал углекопа, Робертс немедленно раздобывал в суде королевской скамьи предписание Habeas Corpus, привозил своего клиента в суд в Лондон и всегда добивался его оправдания. Так, например, судья Уильяме в суде королевской скамьи оправдал 13 января трёх углекопов, осуждённых мировым судьёй в Билстоне (Южный Стаффордшир); преступление этих углекопов состояло в том, что они отказались работать в таком месте, которое грозило обвалом и действительно обвалилось, как только они удалились оттуда! Ещё раньше судья Паттесон оправдал шесть рабочих, так что мало-помалу Робертс стал грозой мировых судей-шахтовладельцев. В Престоне тоже четыре клиента Робертса были заключены в тюрьму; в начале февраля Робертс отправился туда, чтобы на месте ознакомиться с делом, но когда он прибыл, обнаружилось, что осуждённые уже освобождены до истечения срока наказания. В Манчестере находилось в заключении семь человек; Робертс выхлопотал предписание Habeas Corpus и добился от судьи Уайтмена полного оправдания подсудимых. В Прескоте сидели в тюрьме девять углекопов, ожидавших приговора за приписываемое им нарушение спокойствия в Сент-Хеленсе (Южный Ланкашир); как только приехал Робертс, они были освобождены. Всё это произошло в течение первой половины февраля. В апреле Робертс таким же образом освободил из тюрьмы одного углекопа в Дерби, четырёх — в Уэйкфилде (Йоркшир) и четырёх — в Лестере. Так дело продолжалось некоторое время, пока эти «Dogberries» — как называли мировых судей по имени известного персонажа из пьесы Шекспира «Много шума из ничего» — немного не присмирели. Точно так же Робертс воевал с системой оплаты товарами. Он таскал в суд этих бесчестных владельцев копей одного за другим и заставлял мировых судей против своей воли выносить приговоры против них. Шахтовладельцев обуял такой страх перед этим быстрым как молния и всюду поспевавшим генеральным поверенным, что, например, в местности Белпер, близ Дерби, одна фирма, практиковавшая систему оплаты товарами, как только приехал Робертс, вывесила следующее объявление:

«Извещение. Пентрикские каменноугольные копи.

«Гг. Хазлем считают необходимым объявить, во избежание всяких недоразумений, что все работающие на их предприятии углекопы будут получать заработную плату сполна деньгами и могут расходовать её, где и как им будет угодно. Если они будут покупать нужные им товары в лавке гг. Хазлем, они будут получать их, как и раньше, по оптовым ценам. Но вовсе не требуется, чтобы они покупали именно там, и работа и заработная плата им будут даваться попрежнему независимо от того, покупают ли они в этой лавке или в любой другой».

Эти успехи вызвали бурный восторг среди всего английского рабочего класса и привлекли к союзу массу новых членов. Тем временем забастовка на Севере продолжалась. Никто не работал, и в Ньюкасле, главном порту по вывозу угля, был такой угольный голод, что туда приходилось доставлять уголь из Шотландии, хотя у англичан поговорка to carry coal to Newcastle {возить уголь в Ньюкасл} означает то же, что у греков означало «носить сов в Афины», а именно: делать нечто совершенно излишнее. Сначала, пока не истощились средства союза, всё шло хорошо, но к лету рабочим стало очень тяжело вести борьбу; в их рядах царила величайшая нужда; у них не было денег, так как взносы рабочих всех отраслей промышленности в Англии составляли всё же слишком ничтожную сумму в сравнении с числом бастующих; им приходилось обращаться к лавочникам за кредитом на очень невыгодных условиях; вся пресса, за исключением немногих пролетарских органов, была против них; буржуазия, и даже те немногие из её представителей, у которых хватило бы чувства справедливости для того, чтобы поддержать бастующих, черпала из продажных либеральных и консервативных газет лишь лживые сообщения о ходе стачки; депутация из двенадцати углекопов, отправленная в Лондон, собрала среди лондонского пролетариата некоторую сумму, которая тоже мало помогла вследствие большого числа нуждающихся в поддержке. Несмотря на всё это, углекопы оставались непреклонными и, что ещё более важно, при всех враждебных выходках и провокациях шахтовладельцев и их прислужников, сохраняли спокойствие и выдержку. Не было совершено ни одного акта мести, ни один перебежчик не был избит, не произошло ни одной кражи. Забастовка продолжалась так четыре месяца, и у шахтовладельцев всё ещё не было ни малейшей надежды на победу. Перед ними открывался один путь. Они вспомнили про систему коттеджей; они вспомнили, что жилища строптивых рабочих принадлежат их хозяевам, В июле рабочим предложили очистить занимаемые ими квартиры, и через неделю все 40 тыс человек оказались выброшенными на улицу. Выселение производилось с возмутительной жестокостью. Больных и слабых, стариков и младенцев, даже рожениц безжалостно вытаскивали из постелей и сталкивали в канавы вдоль шоссе. Один агент доставил себе удовольствие собственноручно вытащить за волосы из постели женщину, находившуюся в последнем периоде беременности, и выкинуть её на улицу. Тут же стояли во множестве войска и полиция, готовые при первой попытке сопротивления и по первому намёку мировых судей, руководивших всей этой жестокой процедурой, выступить с оружием. Рабочие стерпели и это, не оказав никакого сопротивления. Шахтовладельцы надеялись, что рабочие прибегнут к насилию, и старались всеми средствами вызвать их на сопротивление, чтобы иметь повод положить конец забастовке при содействии армии; но выброшенные на улицу углекопы помнили увещания своего поверенного, воздерживались от всяких действий, безропотно вытаскивали свою мебель на болотистые луга или сжатые поля и продолжали терпеливо ждать. Некоторые из них за неимением лучшего расположились табором в канавах вдоль шоссе; другие, устроившиеся на чужих участках, подверглись судебным преследованиям за то, что «нанесли ущерб в размере полупенни» и были приговорены к оплате судебных издержек в размере 1 ф. ст., а так как этой суммы они, конечно, заплатить не могли, их засадили в тюрьму. Так эти люди провели со своими семьями более восьми недель дождливого прошлогоднего (1844г.) лета под открытым небом, без иного крова для себя и для своих малюток, кроме ситцевых пологов своих кроватей, без иной помощи, кроме скудного пособия союза и всё сокращавшегося кредита лавочников. Тогда лорд Лондондерри, владеющий в Дургаме значительными копями, потребовал, чтобы лавочники «его города» Сиема под угрозой его сиятельного гнева перестали отпускать в кредит «его» строптивым рабочим. Этот «благородный» лорд во всё время стачки служил всеобщим посмешищем из-за комично напыщенных и нескладных «указов», которые он от времени до времени издавал для рабочих, не достигая этим ничего, кроме увеселения всей нации {(1892г.) Ничто не ново под луной, по крайней мере в Германии. Наши «короли Штуммы» тоще лишь сколки с английских образцов, давно забытых на своей родине и ставших там невозможными. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1892г.)}. Видя, что ничто не помогает, хозяева с большими затратами привезли для работы на своих копях рабочих из Ирландии и отдалённых местностей Уэльса, где ещё не зародилось рабочее движение; когда таким образом была опять восстановлена конкуренция рабочих между собой, сила стачечников оказалась сломленной. Шахтовладельцы заставили их отказаться от союза, отступиться от Робертса и принять продиктованные ими условия. Так кончилась в начале сентября великая пятимесячная борьба углекопов с их хозяевами, — борьба, которая велась эксплуатируемыми с выдержкой, мужеством, сознательностью и рассудительностью, вызывающими у нас величайшее восхищение. Какой высокий уровень подлинно человеческой культуры, воодушевления и стойкости духа предполагает такая борьба у массы в 40 тыс. человек, которых ещё в 1840г. «Отчёт комиссии по обследованию детского труда» изображал, как мы видели, сплошь грубыми и безнравственными! Но как же тяжёл был тот гнёт, который заставил эти 40 тыс. подняться, как один человек, подобно армии, не только дисциплинированной, во и воодушевлённой одним стремлением, одной волей, и вести борьбу с величайшим хладнокровием и спокойствием до того момента, когда дальнейшее сопротивление потеряло всякий смысл! И какую борьбу — борьбу не против зримого врага, которого можно разить, а против голода и нужды, нищеты и бесприютности, против собственных страстей, доведённых жестокостью богачей до крайних пределов безумия. Если бы рабочие пустили в ход насилие, то их, безоружных, расстреляли бы, и через несколько дней победа шахтовладельцев была бы обеспечена. Соблюдение законности у них диктовалось не страхом перед дубинкой полицейского, а заранее обдуманным решением, оно было лучшим доказательством, сознательности и самообладания рабочих.

Таким образом, рабочие и на этот раз, несмотря на свою беспримерную стойкость, были побеждены капиталистами. Но борьба не осталась бесплодной. Прежде всего эта стачка, продолжавшаяся 19 недель, навсегда вывела углекопов Северной Англии из состояния духовной спячки, в котором они пребывали до сих пор. Они очнулись, осознали свои интересы и приобщились к движению цивилизации и, прежде всего, к рабочему движению. Стачка, которая выявила всю жестокость шахтовладельцев по отношению к рабочим, окончательно пробудила дух протеста среди этих рабочих и по меньшей мере три четверти из них сделала чартистами, а 30 тыс. таких энергичных и выдержанных людей представляют для чартистов ценное пополнение. Далее, столь продолжительная стачка, протекавшая в рамках законности, и деятельная агитация, сопровождавшая её, всё же привлекли внимание общественного мнения к положению углекопов. Воспользовавшись прениями по поводу вывозных пошлин на уголь, Томас Данкомб, единственный депутат — решительный сторонник чартизма, поднял в парламенте вопрос о положении углекопов, добился оглашения их петиции с трибуны палаты и, выступив с речью, вынудил и буржуазную прессу дать, по крайней мере в парламентских отчётах, верное изображение всего дела. Вскоре после этой стачки случился взрыв в Хасуэлле. Робертс приехал в Лондон, потребовал аудиенции у Пиля и в качестве представителя рабочих углекопов настаивал на тщательном расследовании всех обстоятельств взрыва. Он добился того, что профессорам Лайелю и Фарадею, первым в Англии авторитетам по геологии и химии, было поручено произвести обследование на месте катастрофы. Так как вскоре после этого произошло ещё несколько взрывов и Робертс снова доставил составленные о них акты премьер-министру, то последний обещал в ближайшую парламентскую сессию (т. е. в нынешнюю, 1845г.) внести в парламент, если это будет возможно, проект мер, необходимых для охраны рабочих. Всего этого не было бы, если бы углекопы не проявили себя во время стачки свободолюбивыми и достойными уважения людьми и если бы они не поручили Робертсу ведения своих дел.

Как только стало известно, что углекопы Севера вынуждены распустить свой союз и отказаться от услуг Робертса, углекопы Ланкашира организовали союз, объединивший около 10 тыс. рабочих, и гарантировали своему генеральному поверенному содержание в 1200 ф. ст. в год. Осенью прошлого года в союз поступало в месяц свыше 700 ф. ст., из которых около 200 ф. ст. уходило на жалованье, судебные издержки и т. д., а остальное тратилось большей частью на пособие рабочим, оказавшимся безработными, или бастующим вследствие столкновений с хозяевами. Так рабочие с каждым днём всё больше сознают, что, объединившись, они образуют достаточно внушительную силу и, когда в этом будет крайняя необходимость, смогут помериться силами с буржуазией. Вот это сознание, которое является важным результатом всех рабочих движений, возникло у английских углекопов благодаря образованию союза и стачке 1844 года. Пройдёт ещё немного времени, и углекопы, уступавшие до сих пор промышленным рабочим в сознательности и энергии, сравняются с ними и смогут во всех отношениях идти с ними плечом к плечу. Так всё более и более расшатывается почва под ногами буржуазии, и в конце концов всё её государственное и общественное здание рухнет вместе с базисом, на котором оно стоит.

Но буржуазия не считается с предостережениями. Протест углекопов только ещё больше её ожесточил; она увидела в нём не шаг вперёд рабочего движения в целом, шаг, который должен был бы заставить её образумиться, а только повод излить свой гнев на класс людей, настолько неразумных, чтобы не соглашаться дольше терпеть прежнее обращение с ними. В справедливых требованиях неимущих буржуазия увидела лишь дерзкое недовольство, сумасбродное возмущение против «установленного богом и людьми порядка» или, в лучшем случае, успех «злонамеренных демагогов, живущих агитацией и слишком ленивых для того, чтобы работать», — успех, который необходимо подавить всеми средствами. Буржуазия пыталась, разумеется безуспешно, изобразить перед рабочими таких людей, как Робертс и агенты союза, которые, вполне естественно, существовали на средства союза, ловкими мошенниками, выманивающими у них, бедных рабочих, последний грош. — Когда видишь это безумие имущего класса, когда видишь, насколько ослеплён он своими временными выгодами, насколько не замечает он самых красноречивых знамений времени, действительно теряешь всякую надежду на мирное разрешение социального вопроса для Англии. Единственным возможным выходом остаётся насильственная революция, и она, несомненно, не заставит себя долго ждать.